Позже, в ответ на упреки Маклина в том, что он улетел в Москву, не известив об этом своих защитников, Тито ответил с вызовом: «Черчилль тоже не спрашивает меня, когда и куда ему отправляться»[784]. Побег из Виса не остался тайной и для немцев, которые, несмотря на враждебное отношение к югославским коммунистам, прокомментировали его с «Schadenfreude»[785]. На встрече со своими офицерами Генрих Гиммлер, рейхсфюрер СС, заявил: «Я хотел бы привести еще один пример стойкости, пример маршала Тито. Должен сказать, что этот коммунист-ветеран, этот Герр Иосип Броз, человек с сильным характером. К сожалению, он наш враг. Он действительно заслужил звание маршала. Когда мы его схватим, то сразу же с ним разделаемся, это я вам гарантирую. Однако мне хотелось бы, чтобы у нас в Германии была дюжина Тито. У этого человека не было ничего. Он находился среди русских, британцев и американцев, и ему хватило смелости одурачить британцев и американцев и утереть им нос самым комичным способом. Он – человек Москвы Никогда не капитулировал»[786].

На советском С-47 Тито сначала полетел в Крайову в Румынии, где находился главный штаб маршала Ф.И. Толбухина. Через два дня, 21 сентября, отдохнув после полета, который был вовсе не безопасен, поскольку пришлось перелететь через вражеские линии, он продолжил путь в Москву. У него состоялось целых пять разговоров со Сталиным, о которых известно мало, так как они происходили с глазу на глаз. Позже Тито говорил, что они обсуждали как политические, так и военные проблемы, но в довольно прохладной атмосфере. «Думаю, что главная причина этого, – говорил Тито, – заключалась в моих телеграммах во время войны, особенно в той, которая начиналась словами: “Если вы нам не можете помочь, то хотя бы не мешайте”. Димитров, у которого я был после встречи со Сталиным, тоже подтвердил мне это. Димитров сказал мне: “Вальтер, Вальтер, хозяин был страшно зол на Вас из-за той телеграммы От злости он топал ногами по полу.”» [787].

Несмотря на временные разногласия из-за слишком явно выраженного революционного акцента народно-освободительной борьбы и грубость Сталина, Вальтеру в Москве оказали честь, какой не удостаивался еще ни один иностранный государственный деятель или главнокомандующий вооруженных сил. Хозяин пригласил его на заседание Военного совета, на котором маршал И. Д. Черняховский представил план наступления на Германию. Очевидно, он хотел продемонстрировать ему свою мощь и одновременно выказать доверие[788].

В вопросах монархии и создания социализма Сталин советовал проявить осторожность – мол, короля не следует возвращать навсегда: «На время, а потом, в подходящий момент, нанесете ему удар ножом в спину»[789]. Тито, который ранее в разговоре с Маклином выразил готовность принять короля Петра II летчиком в свою армию, это чрезвычайно обеспокоило и рассердило, поскольку он уже видел, что должен будет смириться с монархией, которую ему навяжет Сталин[790]. С другой стороны, последний был готов принять его требование, чтобы Советский Союз вступил в Сербию и чтобы войска Красной армии вошли в нее как союзники, а не как освободители. В любом случае, их вмешательство было необходимо, так как Гитлер 8 августа приказал группе армий «Е», дислоцировавшейся в Юго-Восточной Европе, уйти из Греции и остальных балканских земель, и отступать она должна была по территории Сербии[791]. Договор, который предусматривал также окружение Венгрии с юга, и был представлен как концессия партизанского главнокомандующего Советскому Союзу, государственные деятели подписали 28 сентября. Он сразу же вступил в силу[792]. Как впоследствии подчеркивал Тито, он был сформулирован так, чтобы показать западным союзникам, как им следует поступать, если они хотят использовать территорию Югославии для ведения своих боевых операций. К тому же он предусматривал, что на территориях расположения Красной армии будет продолжать действовать администрация народно-освободительных комитетов[793]. Этот документ имел очень большое политическое значение, поскольку советское правительство в нем открыто подчеркнуло, что считает Национальный комитет Югославии единственным легитимным переговорщиком. «Теперь, – написал в своих воспоминаниях Родолюб Чолакович, – ни одна союзническая армия не может вступить на нашу землю, не получив предварительно разрешения Национального комитета Югославии, если она хочет остаться союзнической»[794]. Намек на возможную высадку западных союзников в Далмации был более чем явным. Если бы высадка произошла, югославы оказали бы ей вооруженное сопротивление, как без колебаний утверждал Тито в разговорах со Сталиным[795].

Для координации проведения операции, в которой, по пожеланию Сталина, приняли участие и болгары, Тито 5 октября вернулся в Крайову, где остался до середины месяца. Тем временем Красная армия через Кладово и Джердап без задержек продвигалась к Белграду. В том же направлении пробивались и 40–50 тыс. партизан, которых Тито, предприняв этот дерзкий шаг также из политических соображений, бросил в капкан немецких вооруженных сил, чтобы они сражались плечом к плечу с русскими и не допустили бы их контакта с четниками, которые собирались ждать их прихода с красными флагами[796]. Накануне нападения на столицу Тито попытался убедить маршала Толбухина, главнокомандующего 3-го Украинского фронта, позволить его бойцам первыми войти в город. Но Толбухин, задействовавший в операциях по освобождению Сербии 414 тыс. солдат и потерявший 25 тыс., остался глух к его требованиям. В конечном счете он позволил югославам только взобраться на советские танки, и так они 20 октября, после шести дней напряженных боев, вместе с Красной армией вступили в Белград[797]. Вечером того же дня в Москве в честь этого события дали артиллерийский салют. Через пять дней Тито вместе со своими соратниками прибыл в столицу из Врашаца и Панчево на советском военном катере[798].