Дальнейшее развитие событий – по крайней мере, по рассказу маршала Голованова – показывает недоверие русских к западным союзникам. Пилота А. С. Шорникова, который должен был спасти Тито и его товарищей, британский командующий авиабазой в Бари известил о том, что встреча запланирована на ночь 4–5 июня, тогда как по сведениям, которыми располагал советский ас, высадка должна была произойти на сутки раньше. Чтобы получить разрешение на вылет, Шорников сказал англичанину, что в ночь с 3 на 4 июня хочет просто полететь на разведку, хотя на самом деле он собирался совершить посадку. Это стало еще одним знаком недоверия к «коварному Альбиону», постепенно зревшего у Сталина еще с ноября 1943 г., когда он окончательно решил встать на сторону партизан и намекнул на возможность покушения на Тито со стороны «иностранных друзей». «Не забывайте, – говорил он позже Джиласу, – порой случается, что самолеты выходят из строя в воздухе»[739]. Когда в феврале 1944 г. Сталин узнал, что Черчилль послал к Тито своего сына Рэндольфа, он сказал маршалу Голованову: «Имейте в виду, сыновья премьеров так просто на парашютах не прыгают и в чужих штабах без определенных целей не появляются». Когда же пришло известие о нападении на Дрвар, которое он получил по радиосвязи, задумчиво заметил: «Чья же это работа, хотел бы я знать?.. Видимо, сынки зря время не тратят»[740]. То обстоятельство, что еще за неделю до нападения в небе над Дрваром кружило множество самолетов союзников, а потом, около 25 мая, не было ни одного, только укрепляло эти подозрения. Лишь на третий день после нападения англо-американские воздушные силы взяли под контроль небо над западной Боснией[741]. В ночь с 3 на 4 июня 1944 г. Шорников, совершив дерзкий маневр, пролетел сквозь низкие штормовые тучи и приземлился на обозначенной сигнальными огнями взлетной полосе на Купресском поле, где его ждали члены Верховного штаба, Политбюро и иностранных военных миссий. В самолете хватило места всего на 20 человек. Несмотря на сутолоку, Тито, влезая в самолет, крикнул Жуйовичу: «Црни, присмотри за моим конем!» Тот был явно недоволен: «Беспокоится о своем коне, а нас оставляет в этой каше!»[742]

Операция «Рёссельшпрунг» не достигла своей цели – уничтожить ядро армии Тито еще и потому, что в последующие недели западные союзники организовали со своих средиземноморских баз более тысячи авиационных атак на немецкие подразделения в Югославии. Но партизаны заплатили высокую цену: I и VI дивизии, принявшие на себя главный удар, потеряли убитыми 6 тыс. человек [743]. О кризисе, в котором оказалось движение сопротивления в конце весны, убедительно свидетельствовало и то обстоятельство, что Тито с партизанским руководством пришлось отправиться из Бари на остров Вис, куда он приплыл 7 июня 1944 г. Верховный штаб был вынужден перейти под защиту британцев, превративших далматинский остров в настоящую крепость. Это был настолько страшный психологический удар, что бегство Тито долго скрывали, опасаясь эффекта, который оно может оказать на партизан. Члены Политбюро обосновались в импровизированном убежище на Хуме, одной из самых высоких гор, а британцы в то время выкорчевали виноградники в долине и построили там временный аэродром, обеспечивавший связь с Бари[744]. Бегство на далматинский остров Кардель впоследствии оправдывал так: «На Вис мы прибыли потому, что он являлся укрепленным пунктом на море, и мы считали, что близится время окончания войны, ведь это было в начале июня 1944 года. Короче говоря, мы не боялись, что немцы нападут на нас на Висе, поскольку они уже были очень ослаблены. С другой стороны, в случае, если бы мы остались в Боснии, мы должны были бы отражать одно наступление за другим, и, возможно, на месяц или два оказались бы отрезанными от внешнего мира, тогда как настал момент, когда центр нашей борьбы стал перемещаться в сферу внешней политики. Поэтому мы с ЦК и НКОЮ хотели вырваться из зоны боевых действий, чтобы иметь возможность непосредственно вмешиваться и влиять на сложившуюся вокруг нас внешнеполитическую ситуацию»[745].

Гостеприимство британцев не уменьшило недоверия Тито к западным союзникам. Тот факт, что английская и американская миссии за день до нападения перенесли свою штаб-квартиру из Дрвара в окрестности города и таким образом дистанцировались от Верховного штаба, вызывал мысли о тайном договоре между «империалистами» и немцами. (На самом деле последние уже в конце 1943 г. раскрыли шифр радиостанции Верховного штаба и всё время точно знали, где он находится[746].) Не подозревая ничего плохого, британцы решили использовать «исключительный шанс», который им предоставило прибытие Тито на подконтрольную им территорию, и организовали его встречу с Шубашичем. Хотя уже близилось вторжение в Нормандию, Черчилль и Иден не пожалели ни времени, ни сил для достижения этой цели. «Я по-прежнему оказываю мощную поддержку Тито, – сообщал британский премьер верховному главнокомандующему англо-американских сил на Средиземном море генералу Генри М. Вильсону. – Однако, поскольку он прибыл на остров, на территорию, находящуюся под нашей защитой, где у него не больше прав, чем у короля Петра и хорватского бана, мне кажется, что для нас это последний шанс попытаться вынудить этих склочных югославов достичь договоренности и обеспечить единство государства против гуннов, что и является нашей главной задачей. По-моему, это шанс, данный нам Богом, и последняя возможность» [747].

Эта встреча состоялась только благодаря настойчивости Черчилля и Идена, а также советам Сталина не отказываться от диалога с Шубашичем, прибывшим на Вис 14 июня[748]. На ней Шубашич выступил перед Тито, Карделем, Бакаричем, Рибникаром и Иосипом Смодлака, комиссаром по иностранным делам в Национальном комитете, со своими наивными предложениями: народно-освободительное движение должно признать королевское правительство, и в него войдут несколько его членов – в первую очередь Тито, который сменит Михайловича на посту военного министра. То обстоятельство, что за столом переговоров ни с одной, ни с другой стороны не было ни одного серба, впоследствии дало возможность великосербским политикам утверждать, что планировалась антисербская коалиция хорватов и коммунистов. На самом же деле, что касается Шубашича, это были просто пустые хлопоты. Факт, что 16 июня 1944 г. военная миссия Тито в Москве подписала с советским правительством договор о предоставлении финансового займа[749], подтверждает этот вывод. Он стал одним из первых международных актов новой Югославии и по сути подчеркнул второстепенное значение подписанного в тот же день на Висе договора, о сотрудничестве партизан и королевского правительства в эмиграции. (В него вошли два участника народно-освободительного движения, но не как официальные представители Национального комитета, а как частные лица.) Согласно договору Тито – Шубашича, королевское правительство признало федеративное устройство государства, осудило любое сотрудничество с оккупантами и призвало все патриотические силы в югославских землях создать единый фронт для борьбы против них[750]. Хотя Тито, со своей стороны, и признал королевское правительство, однако при этом лишь повторил уже принятое АВНОЮ решение: вопрос об окончательном государственном устройстве будет решать народ после окончания войны. В подтверждение своего нового статуса он тогда получил в подарок от Сталина новую маршальскую форму, которую для него сшили по меркам, привезенным в Москву Джиласом. (Хотя фуражка и была ему не совсем впору, он с удовольствием ее надевал.)[751]