писал, но родители уходили от разговора. Хорошо, что у Паши душа тонкая, нежная и он все понимал. А Ролан, умница, дипломат, посадил бы мою маму на кухне за стол, сказал бы мне: „Леночка, дай нам поговорить“, напоил бы ее чаем и уболтал. Они же потом часто разговаривали по телефону. И мама восхищалась умом Ролана. А как он отнесся к Пашиной повести „Похороните меня за плинтусом“? Сказал: „Если произведение находится на территории искусства, судить его надо по законам искусства, а не обывательской жизни“. Повесть он назвал гениальной. Но мог и негодовать: когда Пашка написал одну сценарную заявку, Ролан так ее разнес, что сын и плакал, и хохотал. Ролан умел „прописать такое лекарство“, что у тебя в голове просветлялось: вот же путь — прямой и ясный…

У бабушки, которая опекала его сверх меры, Паша расслабился. Ролану некогда было его особенно воспитывать, он и не считал нужным это делать, тем более что мы трое варились в одном соку, не разделяя жизнь на детскую и взрослую. Но Ролан сказал Паше: „Я буду с тобой воевать — за тебя“».

Павел, благодаря и быковскому воспитанию тоже, написал одну из лучших в нашей постперестроечной литературе книгу «Похороните меня за плинтусом». А что до Олега, которого Ролан Антонович когда-то усыновил вместе с Князевой, тот, уже выросши, вернулся в его жизнь, и отец помогал ему, несмотря на то — или как раз именно потому? — что там все устраивалось с трудом. Надегой, вот кем был Быков, и особенно для детей.

«Чучельник»

С большинством взрослых в поздние советские годы, казалось, разговаривать было не о чем: они скомпрометировали то лучшее, что было в революции и перешло в наследство Быкову от отца, они предали «оттепель», к которой Ролан Антонович сам был причастен, они залакировали трагическую историю Великой Отечественной войны. А ребенка, подростка волнуют важнейшие вещи. С человеком в нежном возрасте можно говорить серьезно и о серьезном. Поэтому литература и кинематограф конца 1970-х — первой половины 1980-х стали вовсю обращаться к младшим поколениям.

В 1981 году в журнале «Пионер» напечатали повесть Владимира Железникова «Всего-то несколько дней». Речь шла о девочке, которая взяла на себя чужую вину и оказалась преследуема одноклассниками. Впервые в советской литературе в произведении для подростков явственно говорилось о том, что дети, как и все люди, могут быть жестоки. Что большинство не всегда право и один способен противостоять толпе. Что высокие, казалось бы, идеи — верности, справедливости, долга — ничего не стоят, если их носители не видят живого человека. Сначала история была написана в виде сценария под названием «Чучело», но, дойдя до Госкино, ужаснула заместителя его председателя настолько, что тот заверил всех: «Эти фашиствующие дети никогда не будут на нашем экране». Тогда автор переделал свой сценарий в повесть. Никто ее брать не хотел, даже «Пионер», где Железников был членом редколлегии, но грянула школьная реформа, пошли разговоры о том, как и чему учить детей, и «пионеровцы» быстренько явили повесть миру, правда, изменив заголовок на более нейтральный «Всего-то несколько дней». В редакцию повалили письма от читателей. А спустя несколько месяцев после публикации сочинение Железникова вышло в виде книги и с первоначальным названием.

В дом Быкова — Санаевой книга попала от их соседа — режиссера Саввы Кулиша, которому автор приходился родственником.

Елена Санаева:

«Первым за нее схватился Паша. Заперся в туалете, слышу, всхлипывает там. Выходит и протягивает мне книжку: „Прочти“. Прочитала. Обрыдалась. Ролан в то время как раз думал над тем, где ему взять новый материал, и я сказала: „Рол, по-моему, это то, что ты ищешь“. Просыпаюсь на следующий день рано-рано, а в комнате свет горит — Ролан читал всю ночь. Он захлопнул книгу и как запустит ее под потолок! Я: „Что, будешь снимать?“ — „А куда денешься?!“».

Подхваченный внутренней волной, Быков позвонил Железникову и решительным тоном сказал, что хочет приехать. Войдя к нему и даже не сняв пальто, объявил — намерен снимать фильм «Чучело». Он давно понял, что его зритель — дети, что с ними ему вести диалоги интереснее, чем со взрослыми. Быков оказывался для них то Бармалеем, то котом Базилио, то Шишком. Может, потому, что сам в душе оставался подростком? Во всяком случае, обдумывание им ролей в детских картинах, которое отражено в дневниках, удивляет: тот же Шишок из фильма «Деревня Утка» режиссера Бориса Бунеева — существо вроде домового, подружившееся с городской девочкой Олей — рассмотрено Быковым так, как если бы актеру предстояло играть шекспировского героя. «Шишок должен умереть, — занес в дневник Быков. — Это самоубийство. Он не смог вынести разлуки с Олей». И далее: «Нельзя написать „Ромео и Джульетту“, которых разлучили и все окончилось хорошо». Это сильно, если учитывать, что фильм «Деревня Утка» предназначался для малолеток.

И возвращаясь к «Чучелу». Откуда шло намерение Быкова во что бы то ни стало экранизировать повесть? Кроме всего прочего, от самоощущения: как говорит Санаева, «обстоятельства жизни пытались сделать из него „чучело“, но он сопротивлялся». Признался в дневнике: «Выплеснуть боль хочется, очень больно жить, очень! „Чучело“ — и моя жизнь, и мое прекраснодушие, и травля меня со всей ее бессмысленностью!» Наконец: «Надо все сделать, чтобы ужас этой обыкновенной жестокости потряс зал. Именно потряс! Надо зрителю душу вывернуть. Ведь и Акакий умер, и художник, и Джульетта, и святая Анна! Что Шекспир без своих смертей?!»

Позднее при обсуждении книги и фильма нет-нет да и звучала мысль: что вы пристали к советским школьникам? Жестокость, мол, явление повсеместное, и немало книг в мировой литературе и фильмов в мировом кинематографе посвящено насилию и его преодолению. К сожалению, правда: бьют везде. Но самое тяжелое — когда бьют и плакать не дают, когда о страдании нельзя поведать во всеуслышание. Хотя страдают и праведник, и плохиш, тем более что в простом смертном много всего намешано и может вылезти то одно, то другое. Железников взял и рассказал про невидимые миру слезы, слезы сильных и слезы слабых. Оставалось найти подростков, которые всю эту сложность передали бы на экране.

К тому времени Быков уже достаточно поработал с детьми и нечто такое умел сказать ребенку и подростку, чтобы те раскрылись и сыграли, как взрослые редко сыграют. Только единственный раз он вышел из себя: на съемках «Автомобиля, скрипки и собаки Кляксы» мальчик-актер, пока режиссер занимался с осветителями, позвал ровесников в машину и решил их покатать. Взрослым удалось остановить автомобиль