хорошенькой девицей, потягивал коктейль, читал подружке стихи Блока и благодушествовал напропалую, пока кто-то из группы не вторгался в эти эмпиреи. Ролан, сними парик, другого нет, и если этот испортишь… Какой парик? Тьфу, увлекся. Или во время работы в фильме «Проверка на дорогах» Быков однажды взял студийную машину и укатил с места съемок в Москву «на два дня». Когда все сроки возвращения истекли, режиссер, Алексей Герман, послал своего ассистента с наказом «привезти Ролана живым или мертвым». Ассистент, найдя его, вытащил ночью из постели и — какой позор, какая обида! — доставил обратно не машиной, а электричкой и, можно сказать, под конвоем на съемочную площадку. «Беглец» кричал потом, что уйдет с картины, а Герман бросил ему: можешь уходить, только заплати неустойку. Хитрил, сам же сказал потом: «Он был гений, тот „бог из машины“, который может все. И на съемке он был лучше всех готов к работе». В «Проверке» много идей Быкова, и не только касающихся его героя, о чем режиссер заметил: как, мол, я тебя подоил? Быков сначала обиделся, а потом сказал жене: «Может, он прав? Может, из актера и надо выжимать все?»

А куда ему было девать ту самую переполнявшую его «поэзию», лопнуть от нее, что ли?

В свою «шинель»

Елена Санаева:

«Мне рассказывала женщина, девочкой знавшая Ролана, как однажды, на дне рождения приятеля, он взял „Шинель“ Гоголя, сунул под мышку и сказал: „Когда-нибудь я это сыграю“. Ему было четырнадцать лет».

Спустя полтора десятилетия — сбылось. И чтобы впитать в себя ледяной ветер невских улиц и почувствовать «мировое сиротство» Акакия Акакиевича Башмачкина, Быков вставал в четыре часа утра и шел пешком через весь Ленинград — на съемки дипломного фильма Алексея Баталова «Шинель». И так гоголевский герой «вошел» в Быкова, что с ним самим начали происходить трагикомические вещи, под стать его Башмачкину. Как-то в очередное раннее утро спустился из своего номера в «Астории» в ресторан подкрепиться перед долгой дорогой. В ресторане уже шла уборка, скатывали ковры. В запозднившемся посетителе Быков узнал поэта Михаила Светлова, в чьих пьесах играл в ТЮЗе — а дело происходило еще в ту пору. Светлов, не раз говоривший, что пропил гонорары на годы вперед, попросил Ролана купить ему выпивки. Быков взял два полных фужера — один с водкой и соком для поэта, второй, с соком, для себя, положил сверху по плюшке — и устремился к столику. Но, зацепившись ногой за предательски свернутый ковер, растянулся на полу. Светлов, оставшийся не только без плюшек, но и без выпивки, повертел в руке чудом не разбившийся фужер и утешил сконфуженного Быкова: «И то хогошо» — Михаил Аркадьевич картавил.

Да все хорошо. У Быкова появился «свой собственный» театр. Плюс квартира в центре Ленинграда, машина черная «под задницей», обкомовские дача и паек, что для бывшего дворового пацана, которого, да еще вместе с братом, мать после развода тянула практически в одиночку, имело значение. И новая волна славы накрыла этого режиссера, ворвавшегося в питерскую театральную жизнь. И назревавшая крупная неприятность в его «Ленкоме» обернулась у Быкова — кому повезет, у того и петух снесет — выигрышем. Но в двадцать девять лет встать во главе театра?! Начались интриги, письма в Министерство культуры, жалобы на «формалистский» спектакль… Однако посланный из Москвы референт Фурцевой, Александр Аскольдов (тот самый, который потом снимет «Комиссара» с Быковым в одной из главных ролей), влюбился в быковский талант и принял сторону бунтаря, добившись того, чтобы его оставили в покое. И вдруг, к удивлению многих, тот покинул «Ленком», уехал из Питера и поступил на «Мосфильм» в объединение Михаила Ромма. В театре по-прежнему существовала опасность навернуться, где не ожидал, как в той истории с выпивкой и плюшками, кино же вроде давало больше свободы — на съемочной площадке режиссер царит, а от всяких худсоветов постараемся отбиться — и позволяло создать собственный мир, то есть поглубже залезть в «шалаш» или уйти в свою «шинель».

«Я не могу смириться!»

Творчество было для Быкова спасением еще и потому, что, как он отметил, «игра — это опыт победы»: в его ремесле сходились та самая «поэзия» и героика. Оставалось пробиться к работе.

Ромм, к которому Быков пришел с заявкой на картину «Айболит-66», сказал: «Роланчик, из этого ничего не выйдет. Но сейчас такое время: то, из чего должно что-то получиться, не получается, а то, из чего не должно ничего получиться, получается». Уже за «Айболита» Быкова изрядно помучили («Почему нормальные герои всегда идут в обход?» — и тому подобное), придирались к его картине «Внимание, черепаха!»: усмотрели в сцене, где дети собираются испытать прочность черепахи под танковыми гусеницами, аллюзию на ввод танков в Чехословакию в 1968-м, с которым совпали съемки. По политической причине и Александру Митте пришлось менять концепцию своего фильма «Гори, гори, моя звезда» и убирать с роли Быкова — когда с ним сняли уже значительную часть материала, но, главное, на которого писался сценарий! (В итоге Искремасом стал Олег Табаков.) А «Комиссара» Аскольдова, где Быков сыграл Ефима Магазанника, главу большого семейства — роль по-чаплински трагикомическую, в которой смех и слезы, глубины и взлеты, роль, как сегодня сказали бы, «на отрыв башки» — «положили на полку» на двадцать лет.

И еще беда, особенная даже среди других. В спектакле Олега Ефремова «Медная бабушка» (по пьесе Леонида Зорина), который Михаил Козаков ставил во МХАТе, Быкову предстояло играть Пушкина. На фотографии, где Быков в гриме, видно, что он до странности похож: тот же цепкий взгляд, лукавость улыбки и светлое чело провидца. И темперамент, и ужимки были пушкинские, настолько, что Алексей Герман вспоминал, как на съемках его «Проверки на дорогах» актеры в шутку называли Быкова «обезьяной», а ведь это лицейское прозвище Александра Сергеевича. Быков показывал своего Пушкина друзьям и знакомым по первой просьбе, а то и сам предлагал. «Он закрыл дверь, — вспоминала очевидица, — повернулся и вдруг, перебежав пространство комнаты, прыгнул с ногами на диван… И я заплакала». Зорин, посмотрев прогон спектакля, отозвался об исполнителе роли так: «Еще он не произнес ни звука, а я уже похолодел от предчувствия, от радостной, благодарной дрожи. В каком-то чаду я смотрел на сцену, испытывая предсмертный восторг…» Пушкинисты, приглашенные на просмотр, этот восторг совершенно разделяли. Но спектакль так и не был выпущен: актера волей высокого начальства с роли сняли.

Да, Быков каждую роль видел на глубину, записывал свои находки, а потом, даже если