Предводитель крестоносцев Бонифаций Монферратский фактически согласился уступить командование крестоносцами венецианскому дожу, и, несмотря на то, что далеко не все рыцари одобрили экспедицию против христианского города, 8 октября 1202 г. крестоносный флот из 70 галер и около 150 нефов и грузовых кораблей отплыл из Венеции по направлению к Задару. 11 ноября они с боем ворвались в запертую железной цепью Задарскую гавань и менее двух недель спустя (24 ноября), после пятидневного штурма, захватили сам город и подвергли его жесточайшему разграблению.

Римский Папа Иннокентий ІІІ осудил завоевание крестоносцами христианского города. «Вместо того чтобы достичь Обетованной земли, – писал он в своем послании, – вы жаждали крови ваших братьев. Сатана, всемирный соблазнитель, вас обманул… Жители Зары повесили распятия на стенах. Невзирая на Распятого, вы произвели штурм и принудили город сдаться… Под страхом анафемы остановитесь в этом деле разрушения и возвратите послам венгерского короля все то, что было у них отнято. В противном случае знайте, что вы подпадаете отлучению и лишаетесь преимуществ, обещанных всем крестоносцам». Папа, впрочем, согласился снять с крестоносцев отлучение в том случае, если они прекратят грабежи и в будущем будут строго повиноваться апостольскому престолу. Анафеме в итоге подверглись лишь венецианцы, которые были объявлены главными виновниками случишегося.

После разграбления Задара осенью 1202 г. крестоносное войско осталось в нем на зиму. В это время на политической арене возник еще один важный фактор, в итоге направивший рыцарей Четвертого крестового похода под стены Константинополя. Имеется в виду возрождение давнего проекта воцарения на византийском престоле номинального наследника низвергнутого Исаака ІІ, идея которого принадлежала еще императору Священной Римской империи Генриху VI. В качестве такого наследника изначально был выдвинут муж дочери Исаака Ирины, брат Генриха Филипп Швабский. Никита Хониат свидетельствует, что пребывавший в заключении в Константинополе ослепленный Исаак II вынашивал планы мести брату и не единожды встречался с латинянами, обсуждая, «как бы отплатить за обиды и низвергнуть Алексея».

Возглавивший крестоносцев после смерти Тибо Шампанского Бонифаций Монферратский был ставленником Филиппа Швабского, его выдвинули на это место по договоренности с французским королем Филиппом ІІ. Несомненно, что, действуя через Бонифация, Гогенштауфен планировал использовать крестоносное воинство против Византии, и, вполне возможно, об этом был уведомлен и Папа Римский. Каким именно образом стороны рассчитывали направить воинов Христа против столицы древнейшей христианской империи, сказать сложно. Видимо, предводители похода рассчитывали обвинить Византию в неудачах предыдущих Крестовых походов, во враждебной политике против государств крестоносцев на Востоке и союзных отношениях с мусульманскими правителями. С этой целью среди рыцарей велась неустанная, однако не дававшая однозначных результатов агитация. Решить дело в пользу похода на Константинополь вновь помог его величество случай в лице молодого византийского царевича Алексея, сына томившегося в заточении в византийской столице Исаака II Ангела.

Сам царевич Алексей также пребывал в заключении, из которого смог сбежать либо в 1201 г., либо весной 1202 г. Русский летописец сообщает следующие подробности его бегства: «И приведен он был на корабль, и посажен в бочку, имевшую с одного конца три дна, там, где сидел Исаакович, а с другого конца, где затычка, была налита вода: ибо нельзя было иначе бежать из города. И так покинул он греческую землю. И, узнав об этом, цесарь [Алексей ІІІ] послал искать его, и стали искать его повсюду, и пришли на тот корабль, где он был, и все на нем обыскали, и из бочек повыбивали затычки, но, видя, что течет вода, ушли, так и не найдя его». Несколько иначе бегство описывает Никита Хониат: «Василевс [Алексей ІІІ] послал обыскивать корабль, но посланные не смогли найти Алексея; он постриг себе волосы в кружок, нарядился в латинскую одежду, смешался с толпой латинян и укрылся таким образом от разыскивавших его».

В любом случае, целью беглеца было вернуть своему слепому отцу Исааку ІІ, а по сути себе самому, как его прямому наследнику, византийский престол. Для этого он вполне прогнозированно обратился к Филиппу Швабскому, мужу своей сестры Ирины, которая, по словам Никиты Хониата, умоляла помочь брату, который «без крова и отечества странствует, подобно звездам блуждающим, и ничего не имеет с собой, кроме собственного тела». Посетил Алексей и папу Иннокентия III, умоляя понтифика помочь ему восстановить законную власть отца в Константинополе. За это царевич обещал подчинить православную церковь католической и всячески содействовать участию Византии в организации Крестового похода. Иннокентий III давно уже мечтал создать мировое теократическое государство и совсем не прочь был распространить свою власть на ромеев, отложившихся от Римской церкви. Папа, очевидно, решил поддержать Алексея, тем более что чуть позже Филипп Швабский, также остававшийся возможным претендентом на ромейский престол, тоже пообещал Иннокентию III подчинить православную церковь католической, если «всемогущий Бог отдаст мне или моему шурину Греческую империю».

В итоге в начале 1203 г. посланцы царевича Алексея и Филиппа Швабского прибыли в Задар с предложением направить крестоносцев на Константинополь, чтобы помочь вернуть престол незаконно свергнутому василевсу Исааку II. Посольство было позитивно встречено Бонифацием Монферратским, для которого такое обоснование изменения направления похода было несказанной удачей, и дожем Энрико Дандоло, который сразу оценил выгоду предприятия для Венеции: восстановив власть Исаака, венецианцы могли получить за это колоссальные привилегии в Византии и окончально закрепить господствующие позиции в торговле с Востоком.

В итоге рыцари не заставили себя долго упрашивать и после некоторых споров согласились на предложение Алексея Ангела. Как свидетельствуют мемуары одного из них, Робера де Клари из Амьена, они верили, что в столице греков сосредоточены две трети всех богатств мира. Крестоносцам были не по наслышке известны богатства Константинополя, ведь во время предыдущих Крестовых походов они уже успели не единожды побывать в столице Византийской империи и оставили красочные воспоминания об увиденном. Капеллан Людовика VII, монах и хронист Одо Дейльский, посетивший город Константина в составе крестоносцев в середине XII в. во время Второго крестового похода, писал: «Константинополь – слава греков – в действительности богаче, чем о нем говорят, он имеет форму треугольного паруса. …Море окружает город с двух сторон. По прибытии справа находится рука Святого Георгия (Золотой Рог), слева – река, которая вытекает оттуда и простирается примерно на четыре мили. Далее находится дворец, который называют Влахернским, он воздвигнут на небольшом возвышении, но, тем не менее, восхищает своей архитектурой, богатством и размерами и дает возможность хозяевам наслаждаться тройным удовольствием от тройного пейзажа – деревенского, морского и городского. Его внешняя красота практически не сравнима ни с чем, а внутренняя ее еще и превосходит. Все украшено золотом и мрамором различных оттенков, расположенным с большим вкусом, и я не знаю, что важнее – его стоимость или красота, изящество искусства или ценность материалов. Третий угол треугольника занят полями, но он защищен двойной стеной с башнями, которая простирается от моря до дворца примерно на две мили. Эта стена не очень внушительна, и ее башни не высоки, но я думаю, что город гордится своим многочисленным населением и традиционным спокойствием. Внутри стен – обрабатываемая при помощи плуга и мотыги незанятая земля, которая дает жителям всевозможные овощи. Подземные акведуки приносят в город пресную воду в больших количествах. Но город вместе с тем грязный и смрадный, многие его уголки обречены на вечный мрак. В итоге богатым достаются красивые дома на улицах, беднякам и чужестранцам – грязь и мрак. Там происходят убийства, кражи и другие преступления, которым необходима темнота. В этом городе живут без закона, все богатые здесь – короли, почти все бедняки – воры, и преступления совершаются без страха и скрытности, потому что преступление остается тайным и безнаказанным. Город превосходит все другие как по богатству, так и по порокам».