Шурка-Механик давно выполнил все свои обязательства. Одежда и продукты были надёжно спрятаны в нескольких местах. Об одной из заначек я рассказал Маге на всякий случай. Мало ли, придётся уходить в спешке. Обидно, хабар зачётный. На ожидание я отвёл себе ещё неделю. Потом придётся реализовывать стрёмную задумку с потрошением инженера.

Но видимо Закон Сохранения Реальности решил распорядиться по-своему. Это произошло к концу отведённой мной условной недели. Мы возвращались с вечерней смены, по обыкновению семеня и оскальзываясь в лагерной грязи в деревянных долблёнках. Теперь в них щеголяла вся моя небольшая бригада.

Нестройная колонна военнопленных шла, ободряемая приближением ужина. И хотя ожидаемая брюквенная баланда и кусок «русского хлеба» не вдохновили бы даже свиней, само желание забросить в желудок хоть что-то жидкое и горячее подгонял сотни измождённых людей к навесу между бараками, где дымили три видавшие виды полевые кухни.

Чтобы войти на территорию лагеря, нужно было пройти через створы открытых сейчас по случаю возвращения смены ворот. Справа у основания вышки с часовым я заметил Гниду с несколькими полицаями и двух немецких солдат. За почти два месяца пребывания в арбайткоманде мы выучили рожи охранников наизусть. Эти точно были не из наших. Может, кого нового в смену взяли?

Немцы сейчас прут на Кавказ как наскипидаренные. Судя по моим воспоминаниям. История тут не шибко отличается от моей линии реальности. Взяты Ставрополь, Армавир, Майкоп, Краснодар. Немцы водрузили свой флаг со свастикой на Эльбрусе, вышли к Сталинграду. Первый раунд битвы за Кавказ остался за Третьим рейхом.

Интересно, фюрером здесь трудится Геринг, лишённый параноидальных и истерических наклонностей Гитлера, но в то же время осторожный и даже ленивый военный политик. Неужто и он вляпается, как и фюрер из моей реальности, в опрометчивую гонку за Кавказ?

Пожалуй, что да. У него просто нет другого выхода. Войне требуется чёрная кровь. А мощностей румынских месторождений попросту не хватает. И судя по периодически включаемым по лагерной трансляции пропагандистским выступлениям Геббельса, фашисты под руководством Летающего Борова обязательно повторят кампанию 1942–1943 годов.

До сих пор так и не понял, зачем лагерное начальство включает геббельсовское гавканье. Всё равно подавляющее большинство зеков не владеют немецким на достаточном уровне. Или немцы надеются на пресловутое «магическое» воздействие голоса Рейхсминистра народного просвещения и пропаганды на звериные умы восточных варваров? Ну, тогда флаг, как говорится, им в руки…

Углубившись в собственные мысли и двигаясь в общей массе, я не сразу заметил особый интерес к моей персоне со стороны той самой группы полицаев и новых лиц среди немецких охранников, лишь близко раздавшийся окрик частично вернул меня в реальность.

— Заключённый! Твой номер, заключённый! — рявкнул выскочивших как чёрт из табакерки гефрайтер. В котором я не сразу узнал шофёра гауптмана.

— 183172, господин гефрайтер! — я попытался остановиться и шагнуть из колонны, но долблёнки помешали, и я чуть не растянулся в грязи, стремительно подхваченный с двух сторон охранниками. Они-то буквально и подтащили меня к гефрайтеру.

— Ето он, Фьёдор? — коверкая русскую речь, повернулся гефрайтер к начальнику лагерных полицаев.

— Яволь, господин Клаусс! Пётр Теличко, заключённый, лагерный номер 183172.

— В машину его, Вернер, да не церемоньтесь, — дёрнул щекой гефрайтер, брезгливо делая шаг назад от колонны пленных: ветер как раз подул в его сторону, принося довольно специфический букет запахов.

Не успел я ничего сообразить, как мне немедленно и абсолютно неожиданно прилетело прикладом карабина промеж лопаток, а потом ещё пару раз. От неожиданности я поскользнулся и полетел ничком в грязь. Охранники подкованными сапогами заработали с равнодушной методичностью. Мне оставалось лишь прикрывать голову и пах. Но немцы особенно не усердствовали, возможно, потому что я не сопротивлялся.

Спустя несколько минут, меня подняли на ноги пинками и заставили бежать к стоявшему на барачном пятачке грузовику. В кузов забросили словно мешок с картошкой. Упав, я сильно ударился о какие-то железки с досками. Заскрипели деревянные сиденья лавок под задами устраивающихся конвоиров.

— Форверст! — глухо раздалась команда снаружи. Двигатель зарычал, хлопнула выхлопная труба, и грузовик двинулся, гремя подвеской и медленно набирая скорость. Моя попытка сесть была немедленно пресечена грубым тычком приклада в грудь.

— Лежать, русская свинья! — равнодушный голос охранника, сопровождавший удар ещё раз убедил меня в том, что моё возвращение в Цайтхайн проходит не совсем так, как ожидалось. Странно, что ещё не связали.

Многочасовая перспектива лежать обездвиженным кулём не прельщала. Я постарался свернуться в позу эмбриона и оценить ущерб организму. К тому же даже если меня и не везут обратно в Цайтхайн, несколько часов, чтобы крепко подумать, есть наверняка.

* * *

Приехали мы глубокой ночью. Куда, понятное дело, рассмотреть было невозможно. Не потому, что темно, естественно, а вследствие моего вынужденного положения «ниже плинтуса». Меня бесцеремонно выволокли из грузовика, но уже без тумаков и затрещин.

— Куда его, герр лейтенант? — послышался голос гефрайтера с противоположной стороны грузовика.

— В допросную, отдел «3А» и…водой его окатите, что ли. Воняет как свинопас. Потом санитары пусть обязательно помоют и обработают кузов. Не хватает притащить снова заразу из этого Зеештадта, — чей-то довольно молодой голос отдавал команды с оттенком пренебрежения, — и когда только господин комендант организует там отдельный карантин? Ладно, Вернер, заключённый должен быть готов к допросу через четверть часа. Гауптмана Кригера не любит ждать!

— Яволь, герр лейтенант! — меня снова грубо дёрнули и, направляя толчками приклада, повели в обход грузовика.

Всё-таки мы в Цайтхайне! Из памяти всплыли добытые из сети и специальных форумов фотографии шталага, лагерные планы и рисунки некоторых заключённых.

Конвой вёл меня мимо нескольких длинных трёхэтажных корпусов казарменного типа, окружённых дополнительным забором из колючей проволоки.

Чёрт, точно, это же местный госпиталь! Я поискал глазами «белый дом», что по рассказам очевидцев представлял собой сначала палаты, куда отправляли евреев, а затем был переоборудован в шоковый изолятор для умирающих. То самое место, куда моего деда отправили умирать в 1943-м.

А ведь именно госпиталь в очень скором времени станет «колыбелью» местного подполья, сформировавшегося из возникшей зимой партийной ячейки. Мда…от этого знания было пока ни тепло, ни холодно. Куда там меня ведут по распоряжению лейтенанта? Отдел «3А»? Хм… «2Б» — это, кажется, учёт военнопленных. Если сработал вариант с инженером, то логично было бы направить меня в «2А» — учёт и использование военнопленных на работах. Так, погодите-ка, вспомнил! Похоже, назревает ситуация, которая характеризуется, как в старом анекдоте о кроссворде: «Полный крах всех надежд, шесть букв, вторая „и“».

Нет, это ещё не п@здец, это пока всего лишь фиаско!

Отдел «3А» в шталагах