проверенном тайнике — ящике с песком у пожарного щита рядом с соседним бараком. Лёха, спавший слева, не шелохнулся, погружённый в глубокий сон с нездоровым свистящим дыханием на выдохе. Мага лежал, обхватив себя руками за плечи: в бараке гуляли сквозняки, а одежда из-за дождя за ночь не успевала просохнуть.

Я осторожно подсунул дагестанцу под локоть завёрнутые в тряпицу продукты. Также поступил и с Лёшкой. Мне было всё равно, съедят ли их мои товарищи сразу или растянут на более длительный период. Это всё, что я мог сделать для своих парней. Да, своих. Как бы ни повернулась моя судьба, но выбросить из памяти прожитые в бараке недели не получится уже никогда.

После вчерашних событий я был почти убеждён в том, что не останусь в рабочей команде. Если в ближайшую неделю меня не отправят в Цайтхайн, попробую форсировать события и пойду на крайние меры.

Сбегать за ночь из барака до посёлка с администрацией особенного труда не составит. Найти там инженера и поспрашивать его с пристрастием о женщине, что приезжала с гауптманом на разрез сложнее, но тоже выполнимо. Плохо, что придётся обставлять его смерть как несчастный случай. А я ограничен в средствах.

Но чем чёрт не шутит! Таскать вагонетки и врастать в угольную грязь всеми своими мослами уже порядком поднадоело. Сегодняшние решительные действия только разогрели кровь, а появившаяся надежда добыть Демиурга вытащила мой разум из тупой нирваны ожидания.

До утренней побудки по моим биологическим часам оставалось ещё больше часа, которые я провёл с пользой, аккуратно поедая отведённую для восполнения потраченного потенциала порцию продуктов, купленных Механиком.

После возни с полицаями, сначала с живыми, а потом уже и с мёртвыми, я почувствовал довольно неожиданный упадок сил. Похоже, подобный звоночек со стороны аватара игнорировать не стоило. Видимо, и у физического состояния модифицированного тела рано или поздно должен был наступить предел выносливости. И батарейка села.

Жуя, я чувствовал, как возвращаются силы и поднимается общий тонус буквально в считаные минуты. Учитывая ещё целый час до подъёма, решил опробовать давно задуманный эксперимент, на который меня надоумил напутственный разговор с Ремесленником. Ничего экстремального, максимум мне бы грозил обычный запор. Больше интересовал вопрос, позволит ли использование несъедобного по определению субстрата сэкономить на классических продуктах?

Вместе с выкупленными продуктами попробовал тщательно разжевать прихваченную в мастерской у Шурки-Механика горсть мелких древесных опилок, которые он использовал для растопки буржуйки.

Каково же было моё изумление, когда я понял, что их не понадобилось даже запивать водой или заедать другими продуктами. Моя слюна прекрасно смачивала этот не вполне съедобный субстрат, а желудок даже не пикнул, спокойно принимая непривычный комок целлюлозы. Отсутствие вкуса не смущало, оставалось узнать, как отреагирует кишечник. Если всё нормально, можно двигаться дальше: попробовать просуществовать сутки на одних опилках.

Утро в бараке началось как обычно: с кашля, приглушённых стонов и шарканья сотен ног, превозмогающих порог ночного небытия заключённых. Но появились и отличия, заставившие насторожиться: сигнал на побудку почему-то дал не дневальный по бараку, главной задачей которого было опорожнение парашного ведра, а старший полицай арбайткоманды Федя по кличке Уксус, полученной ха постоянно кислое выражение на лице.

Его хриплый прокуренный голос, выхаркивающий сочные матюги, подкреплялся ударами палок двух лениво похохатывающих подручных, угощавших этим блюдом не особенно расторопных зеков, проскальзывающих через распахнутую дверь в сырую муть утра.

— На построй, сукины дети! Шибче, шибче, шевелись, дармоеды, мать вашу!

Мне удалось избежать раздачи берёзовой каши, проскользнув за широкой спиной Маги, подпихивая еле бредущего передо мной Лёху. На небольшом пятачке перед вторым бараком, аккурат спиной к сортиру, что стал сегодня ночью погостом для парочки самоуверенных полицаев, выстраивались шеренги военнопленных. Недовольный приглушённый гул голосов, возмущённых нарушением привычного распорядка, (часть работников должна была уйти на завтрак раньше других, но их тоже засунули в строй) был прерван Могилой:

— Ма-алчать, выбл@дки! Ма-алчать и слушать господина Камелькранца!

Перед строем на середину пятачка двое немцев-охранников вывели четверых полураздетых заключённых. Стоящие босиком, в одних изорванных штанах люди представляли печальное зрелище. Лица и тела их были исполосованы следами от ударов плетей. Веки затекли уродливыми гулями синяков. На разбитых губах запеклась свежей коркой бурая кровь.

Я с товарищами из бригады стоял в заднем ряду, поэтому видно было не особенно хорошо. То и дело срывавшиеся порывы ветра доносили обрывки речи полицая и переводчика, сопровождавшего явившегося с солдатами унтер-офицера лагерной охраны.

С изумлением из сказанного унтером я понял, что эти четверо задержаны при попытке ночного побега, организованного втёршимися в доверие к начальству скрытыми евреями-коммунистами в лице полицаев Григория Осипчука и Фёдора Кирпы. И только благодаря бдительности других, преданных Рейху и фюреру полицаев, а также доблести солдат вермахта удалось задержать почти всех беглецов, за остальными направлена команда егерей. Было объявлено, что четверых несчастных отправят в местный карцер до прибытия следователей СД, остальным же предписывается с сегодняшнего дня соблюдать усиленный комендантский режим: любой, встреченный вне барака заключённый после ужина, будет отправлен в карцер до выяснения.

М-да… Я мысленно пожал плечами. Чудны дела твои, господи! Если бы сам не столкнул ночью в зловонную жижу тела, по словам унтера, этих самых бежавших из лагеря предателей-полицаев, то подумал бы, что всё это мне снится. Или это хитрая придумка их шефа Феди Уксуса? А что? Недосчитался он парочки своих клевретов поутру, сунулся туда, сюда. Нет хлопцев. Идти к немцам? Так те по головке не погладят за побег вверенных подчинённых. Вот он и придумал историю с организацией группового побега. А этих, что стоят избитые в одних штанах, сделал терпилами. Паровозом. Выдернул, небось, кого послабее сонными из барака, отметелил со своими молодчиками и подсунул немцам, с-сука. Вполне рабочий сценарий. И беспроигрышный. Поймают или не поймают Грицко с товарищем — большой вопрос. А перед начальством Уксус весь в белом.

В груди на секунду неприятным комком застыло сердце. От этих догадок стало нестерпимо гадостно на душе. Как ни крути, Гавр, а ведь это твоя вина, что четыре ни в чём не повинных мужика угодят в концлагерь. Вот он лес, что рубят. И вот они щепки, что летят во все стороны. Какие там щепки! Люди же… Я даже сплюнул от досады.

И потекла жизнь своим чередом. Снова пришлось окунуться в серые будни угольного разреза. Ни на второй, и на третий день никто меня не вызвал и всю неделю не проявлял к заключённому Теличко никакого внимания. Казалось, гауптман забыл о происшествии с вагонеткой и разговоре с