Дым был признаком опасности. Он означал, что где-то рядом в тайге чужой человек. Братья переглянулись, готовые задать стрекача: за китайцами-«косачами» по обеим берегам Амура охотились все кому не лень. Хунхузы выискивали в тайге одиноких «хищников[86]», а если китаец никак не подходил под это определение, то его убивали просто так. Беглые каторжники стреляли во все, что движется, ради пропитания. И, как говорили старшие братья, не брезговали и человечиной. «Косачей» отстреливали и солидные охотники-промысловики – те полагали, что слишком много «китаёз» развелось кругом. Их обвиняли в том, что они портят охотничьи угодья, умыкают из-под носа корешки, ставят на тигров хитрые ловушки, не обозначая их, по таежному обыкновению, специальными знаками-засечками на деревьях.

– Бежим! – выдохнул младший на ухо старшему брату. Но тот, принюхиваясь, отрицательно покачал головой.

Сделав знак младшему, старший Ху выпрямился и, стараясь не наступать на сухие сучки, двинулся в сторону костра. Прокравшись несколько десятков метров, мальчишки увидели, наконец, чум, поставленный у края ложбины, наполненной снегом. Возле чума лениво перебирали ногами четверка тощих оленей. А у костра неподвижно сидел человек в одежде кочевого охотника-орочона, с карабином на коленях.

Орочон повернул голову, оглядел китайчат и разрешающе кивнул головой: подходи, мол, смело!

Когда мальчишки присели у костра, протянув к теплу иззябшие ладошки, орочон еще раз внимательно поглядел на худые, с кулачок, мордашки китайчат, достал из берестового короба два небольших куска оленины, насадил их на прутики и положил на тухнущий костер. Мясо затрещало жиром, от костра потянуло вкусным так, что рты китайчат мгновенно наполнились слюной.

Ху начал разговор:

– Твоя орочон? Как твоя зовут?

– Васька, однако, – помолчав, орочон вытянул из-под тряпья на груди большой медный крест. – Мой крещеный, однако! А твой?

Мальчишки враз замотали головами. Набравшись храбрости, Ху похвалил карабин орочона – тот, действительно, был новенький, лак на прикладе не был даже поцарапан. Васька гордо улыбнулся, погладил вороненый ствол заскорузлой рукой:

– Моя купил карабин, да! Купец дал еще два хороший нож, соли отсыпал. Ваське теперь хорошо! Одно плохо: снег в ложбинах сел, стал рыхлый, по насту на коз охотиться поздно.

Ху удивился: охоту по насту на коз орочоны и прочие таежные промысловики обычно с нетерпением ждали всю зиму, пропустить такую охоту – означало оставить семью голодом. Наверное, Васька болел?

Тот замотал головой:

– Нет, Васька не болел, однако! Мамка мой шибко болел, долго умереть не мог, Васька ждать устал – когда помрет старуха… Люди стойбища три, пять дней ждали – потом не могли больше ждать, откочевали. Вот Васька с младшим братом Макаркой, своей бабой и детишками и остались одни.

Когда старая мать наконец померла, семья облегченно вздохнула. Начались нехитрые приготовления к похоронам. Васька стал копать ножом могилу на месте старого очага: земля под ним была мягкой. Яма была уже достаточно глубокой, когда он заметил в комке земли необычные блестки. Потом на его ладони оказался и крупный самородок. Васька стал лихорадочно пересыпать землю и обнаружил еще несколько самородков.

Похоронив старуху-мать, Васька на следующий день чуть свет отправился со всем своим хозяйством в ближнюю станицу Игнашино. Случайно найденное месторождение он решил продать купцу Середкину, местному золотопромышленнику. Васька давно мечтал купить оленей, табаку, водки и хорошее ружье с запасом пороха и свинца. Золото ему было ни к чему.

Купец накормил Ваську, угостил спиртом. Пока тот блаженно спал, Середкин устроил пробную промывку. Она показала такие результаты, что игнашинцы без малейших колебаний перешли через границу на территорию Китая. Бояться было нечего, потому как до огромных территорий южнее Желты у китайского правительства просто не доходили руки.

* * *

Братья Ху, едва доев угощение орочона Васьки, ринулись в свою деревеньку и рассказали обо всем деду. Тот погладил жидкую бороденку и вечером собрал на совет всех взрослых мужчин деревни.

Китайцы давно знали цену золота. Но они знали и другое: там, где оно появляется, начинает литься кровь. Многие на деревенском совете сомневались: стоит ли связываться с «белыми чертями»? Но на их стороне был весьма весомый козырь: речка Желта была на китайской земле. Если белые начнут гнать их с месторождения, можно пригрозить жалобой китайским властям.

Деревня отобрала шестерых посланцев на новый прииск – самых сильных и выносливых мужчин. И только когда те ушли, в деревне хватились 15-летнего Ху. Далеко отойдя от своей деревни и обнаружив приставшего к ним мальчишку, новоиспеченные старатели поначалу рассердились. На Ху посыпались подзатыльники, его гнали – а он упорно шел следом.

Дней через десять китайские искатели приключений вышли наконец к Албазихе. Отсюда до Желты было совсем рукой подать.

Выйдя на пригорок, китайцы с удивлением увидели, как изменился окружающий ландшафт. Станичники поклялись хранить секрет золотой речки Желтуги, однако вскоре слух о сказочно богатом месторождении пошел гулять по станицам и поселкам. Не прошло и месяца, как тут появились первые артели. Немногим более месяца прошло с того для, как орочон Васька продал месторождение – но люди уже успели здесь основательно обжиться.

Когда летом 1883 года по Забайкалью и Приамурью прошел слух о сказочных залежах золота в соседней Маньчжурии, сюда устремились сотни искателей приключений. Амур, по которому проходила русско-китайская граница, преграды не представлял. Пограничная стража квартировала в небольших поселках, да в станицах – старайся!

Китайских золотоискателей здесь поначалу встретили не слишком приветливо. Старатели поначалу с руганью накинулись на «косачей»: нечего вам тут делать! Собирайте свои корешки в тайге, а сюда не лезьте.

Видя, что добром дело не сладить, китайцы прибегли к заветному козырю:

– Хорошо. Твоя говорить – наша уходит отсюда. Наша пойдет прямо к китайским властям – может, они разрешат нам мал-мала золото копать?

Старатели переглянулись, но делать было нечего. Китайца разрешили мыть золото вместе с ними.

Золотоискатели той поры жили в зимовьях, расположенных по склонам двух гор. Каждое зимовье было около четырех саженей в ширину и около трех аршинов в вышину. Для строительства было выбрано так называемое Орлово поле – позже китайцы узнали, что это название было дано в честь любимой на приисках игры в орлянку, на которую в выстроенном на поле первом кабаке собирались рабочие. Зимовья располагались в два ряда, тянущихся вдоль разреза, и образовывали большую улицу, названную Миллионной. Часть зимовий было разбросано по всей территории приисков.

Жить на Миллионной улице было и престижно, и выгодно, так как тянувшиеся вдоль нее шурфы обладали равномерно распределенной по ним золотой россыпью, тогда как в низовьях золото было «гнездовым».