Господин де Бреваль — в то время ему было сорок пять лет —был так же богат, как и мой отец, и так же имел молодую и добронравную жену идвоих прелестных детей: сыну Огюсту было пятнадцать лет, дочери Лауре —поистине восхитительному созданию — около двенадцати. Бреваль всегда приезжал кнам со своим семейством, и мы, четверо детей, были под присмотром гувернанткипо имени Цамфилия, двадцатилетней, очень хорошенькой девушки, пользовавшейсяблагосклонностью моего отца. Нас всех воспитывали одинаковым образом, давалиодни и те же знания и прививали одни и те же манеры; разговоры, которые мывели, и игры, в которые играли, далеко опережали наш юный возраст, ипосторонний, попав на наше собрание, решил бы, что оказался в кругу философов,а не среди играющих подростков. Общаясь с Природой, мы стали прислушиваться кее голосу, и как это ни удивительно, он не вдохновлял нас на то, чтобы мывыбрались из скорлупы кровного родства. Опост и Лаура были влюблены друг вдруга и признавались в своих чувствах с тем же пылом и с тем же восторгом, чтои мы с Габриель. Инцест не противоречит замыслам Природы, так как первыеестественные порывы, которые в нас возникают, направлены именно на это.Интересно было и то, что наши юные чувства не сопровождались приступамиревности, которая никогда не служит доказательством любви: навеянная гордыней исамолюбием, она свидетельствует скорее о боязни, что ваш партнер предпочтетзамкнуться сам в себе, нежели о страхе потерять предмет своего обожания. ХотяГабриель любила меня, может быть, сильнее, чем Огюста, она целовала его снеменьшим жаром, а я, хотя и боготворил Габриель, но высказывал сильное желаниебыть любимым и Лаурой. Так прошли шесть месяцев, и за это время к бездушной метафизикенаших отношений не примешался ни один земной, то есть плотский элемент; дело нев том, что у нас недоставало желания — нам не хватало толчка, и, наконец, нашиотцы, зорко наблюдавшие за нами, решили помочь Природе.

Однажды, когда было очень жарко и душно, и наши родителисобрались вместе провести несколько часов в своем кругу, к нам в спальню пришелмой полуодетый отец и пригласил нас в комнату, где находились взрослые; мыпоследовали за ним, и по пятам за нами шла молодая гувернантка. Представьте нашеизумление, когда мы увидели, что Бреваль лежит на моей матери, и когда черезминуту его жена оказалась под моим отцом.

— Обратите внимание на этот промысел Природы, —говорила нам в это время юная Памфилия, — хорошенько присмотритесь к нему;скоро ваши родители будут приобщать вас к этим тайнам похоти ради вашеговоспитания и счастья. Посмотрите на каждую из пар, и вы поймете, что онинаслаждаются радостями Природы; учитесь делать то же самое…

Мы с удивлением, раскрыв рот, не мигая, смотрели на этотневиданный спектакль; понемногу нами овладело все большее любопытство, и мы,помимо своей воли, придвинулись ближе. Вот тогда мы заметили разницу всостоянии действующих лиц: оба мужчины испытывали живейшее удовольствие отсвоего занятия, а обе женщины, казалось, отдаются игре с каким-то равнодушием идаже обнаруживают признаки отвращения. Памфилия объясняла нам все тонкостипроисходившего, показывала пальцем и называла все своими именами.

— Запоминайте как следует, — говорила она, —скоро вы станете взрослыми.

Потом она углубилась в самые подробные детали. В какой-томомент в спектакле случилась пауза, которая, вместо того, чтобы снизить нашинтерес, еще больше возбудила его. Отлепившись от зада мадам де Бреваль (язабыл сказать, что оба господина занимались исключительно содомией), мой отецприблизил нас к себе, заставил каждого потрогать свой, показавшийся намогромным, орган и показал, как его массировать и возбуждать. Мы смеялись ивесело делали то, что нам говорят, а Бреваль молча смотрел на нас, продолжаясодомировать мою мать.

— Памфилия, — позвал мой отец, — сними-ка сних одежду: пора теорию Природы подкрепить практикой.

В следующий момент мы, все четверо, были голые; Бревальоставил свое занятие, и оба отца принялись без разбора ласкать нас — пальцами,языком и губами — в самых различных местах, не обойдя вниманием и Памфилию,которой оба блудодея облобызали каждую пядь тела. — — Какой ужас! —закричала мадам де Бреваль. — Как вы смеете творить свои мерзости ссобственными детьми?

— Тихо, сударыня, — прикрикнул на неесупруг, — не забывайте свои обязанности: вы обе здесь для того, чтобыслужить нашим прихотям, а не для того, чтобы делать нам замечания.

После чего оба преспокойненько вернулись к своему делу ипродолжали наставлять нас с таким хладнокровием, будто в этих мерзостях не былоничего такого, что может вызвать крайнее негодование бедных матерей.

Я был единственным предметом какого-то лихорадочноговнимания моего отца, ради меня он игнорировал всех остальных. Если хотитезнать, Габриель также интересовала его: он целовал и ласкал ее, но самыестрастные его ласки были направлены на мои отроческие прелести. Только явозбуждал его, я один ощущал в своем анусе сладострастный трепет его языка —верный знак привязанности одного мужчины к друтому, надежный признак самойизысканной похоти, в которой истинные содомиты отказывают женщинам из страхаувидеть вблизи отвратительный, на их взгляд, предмет. Мой отец, казалось, ужеготов на все; он увлек меня на кушетку, где лежала моя мать, уложил меня лицомна ее живот и велел Памфилии держать меня в таком положении. Затем его губыувлажнили местечко, куда он жаждал проникнуть, ощупали вход в храм, и черезминуту его орган вошел в него — вначале медленно, затем последовал сильныйтолчок, и преграда рухнула, о чем возвестил громкий восторженный крик.

— Боже мой! — застонала моя мать. — Боже,какая мерзость! Разве для того я родила сына, чтобы он стал жертвой вашейраспущенности, разве неведомо вам, несчастный, что вы только что совершили трипреступления сразу, за каждое из которых полагается виселица.

— Знаю, знаю, сударыня, — грубо ответилотец, — но именно эти преступления сделали мое извержение такимсладостным. И не надо пугаться: мальчик в том возрасте, когда он легко выдержиттакую, не очень-то и бурную осаду; это можно было сделать еще несколько летназад и надо было сделать это; я каждый день таким же образом лишаюдевственности более юных детей. Я намерен совершить этот акт и с Габриель, хотяей только десять лет: у меня довольно тонкий и гибкий член, тысячи людей могутподтвердить это, что же до моего мастерства, о нем и говорить не стоит.

Как бы то ни было, из ран моих сочилась кровь, которую,впрочем, остановила липкая сперма; отец успокоился, продолжая, однако, ласкатьмою сестру, занявшую мое место.

Между тем Бреваль не терял времени; однако, испытываябольшее влечение к своей дочери, чем к своему сыну, он первым делом открылогонь по Лауре, и бедняжка, также возложенная на живот матери, скоро потеряласвою невинность.

— Теперь займись своим сыном, — посоветовал емумой отец, — а я буду содомировать свою дочь: все четверо должны сегодняутолить нашу невыносимую жажду. Пришел срок показать им, для чего создала ихПрирода; они должны понять, что рождены для того, чтобы служить нашимиигрушками, и если бы у нас не было намерения совокупляться с ними, мы вообще непородили бы их.