Письма отца все объясняли, хотя он, похоже, сам не очень хорошо понимал. Гилфорд с Томом и остальные Старики сделали то, чего не смог сделать друг Гилфорда Салливан: истолковали Чудо в прозаических терминах. Да, спору нет, это нечеловеческое объяснение, и Лили даже представить себе не могла, каким экспериментом можно было бы его подтвердить. Но вся эта диковинная теография с Архивом, ангелами и демонами не могла появиться сразу в столь многих местах и совпасть в таком множестве деталей, не будь она в основе своей правдива.

Поначалу Лили усомнилась в ее правдивости, сочтя заметки и письма Гилфорда галлюцинаторным бредом изголодавшегося до полусмерти бедолаги. Поездка в Джефферсонвилль заставила ее переменить мнение. Точнее, это сделала встреча с Томом Комптоном. Ей доверили тайны Стариков, и это не просто изменило ее мнение, но и убедило в тщетности любых попыток что-либо предать гласности. Ей бы не позволили это сделать, а если бы все же каким-то образом удалось, ей бы попросту никто не поверил. Потому что не было в предгорьях Альп разрушенного города. Он не был нанесен ни на одну карту, не фигурировал ни на одной фотографии, не был замечен ни с воздуха, ни с расстояния, кроме как участниками бесследно сгинувшей экспедиции Финча. Демоны, по словам Тома, зашили город, как порванный рукав. Они умеют это делать.

И тем не менее он каким-то непостижимым образом стоял на прежнем месте.

Лили гнала сон, рисуя в воображении этот город в дарвинианской глуши. Древний бездушный пуп земли, ось времени, место, где встречаются живые и мертвые. Как же хотелось увидеть его, пусть она и отдавала себе отчет в абсурдности этого желания. Даже если бы она и смогла отыскать этот город (а для простой смертной это невыполнимая задача), находиться там было бы опасно, – возможно, это самое опасное место на поверхности Земли. Но он влек ее так же, как в детстве влекли названия на карте Австралии: гора Косцюшко, Большой Артезианский бассейн, Тасманово море. Экзотика всегда манит, вот и та девочка с фермы под Вуллонгонгом не смогла устоять.

«Да, теперь я здесь, на Дарвинии, – подумала Лили, – сижу с ружьем на коленях».

Она никогда в жизни не увидит безымянный город. А вот Гилфорд увидит его снова. Так ей сказал Том. Гилфорд будет там, когда разразится Битва… если только его не удержит упорная любовь к этому миру.

– Гилфорд слишком сильно любит мир, – сказал ей Том. – Так любит, как будто он реален.

– А разве он не реален? – спросила тогда она. – Даже если мир создан из цифр и машин, разве он не реален настолько, чтобы его можно было полюбить?

– Для тебя – да, – согласился Том. – Но некоторые из нас не могут себе это позволить.

Индуисты проповедуют отрешенность. Или это буддисты? Отказаться от мира, от всех желаний. Как это ужасно, подумала Лили. Ужасно требовать подобного от любого человека, не говоря уже о Гилфорде Лоу, который не просто любит мир, но и знает, насколько он хрупок.

Старое ружье давило на колени. За окном все было неподвижно, если не считать звезд над водой – далеких солнц, движущихся в ночи.

Эбби, безоружная, съежилась в комок в углу слабо освещаемой свечами комнаты. Уже после полуночи Гилфорд сел на пол рядом, положил руку ей на плечо. Ее кожа показалась ему прохладной по сравнению с собственной горячей ладонью.

– Мы уже никогда не будем здесь в безопасности, – сказала она.

– Эбби, если придется, мы уедем. Переберемся вглубь страны, сменим имена…

– Да? Если и уедем куда-нибудь, где никто нас не знает, что потом? Ты будешь смотреть, как я старею? Как я умираю? Как стареет Николас? Ждать, когда Чудо, которое занесло тебя сюда, вернется и унесет прочь?

Он отшатнулся, пораженный.

– Тебе не удалось бы долго это скрывать. Ты выглядишь так, будто тебе нет и тридцати.

Гилфорд закрыл глаза. «Ты не умрешь», – сказал ему тогда призрак, и в подтверждение этих слов раны заживали, точно по мановению волшебной палочки, а грипп обошел стороной, даже когда унес их с Эбби дочку. Гилфорд нередко ненавидел себя за это.

Но большую часть времени он просто притворялся. Что же до Эбби – ее старости, ее смерти…

Да, любые раны заживают на нем с поразительной быстротой, но это не значит, что его невозможно убить. Некоторые травмы необратимы, в чем явно отдает себе отчет даже Том. Гилфорд не может представить себе жизнь после Эбби, даже если это означает, что придется броситься со скалы или разнести себе череп выстрелом из дробовика. Каждый имеет право на смерть. Никто не заслуживает столетий горя.

Эбби, похоже, прочла его мысли. Она взяла его руку и сжала в своих ладонях:

– Делай что должен, Гилфорд.

– Я защищу тебя, Эбби.

– Делай что должен, – повторила она.

Первый выстрел разбил окно гостиной.

Николас, который успел задремать, подскочил на диване и заплакал. Эбби подбежала к нему.

– Свернись в клубочек, – велела она. – Свернись в клубочек, Ники, и прикрой голову.

– Не отходи от него! – выкрикнул Гилфорд.

В окно влетел рой пуль, точно ураган, взметнув занавески и пробив в противоположной стене дыры размером с кулак.

– Обороняй эту комнату, – велел Том. – Лили, ты со мной наверх.

Он спешил к окну, выходящему на восток и расположенному на возвышении. До рассвета всего двадцать минут, небо уже вот-вот начнет светлеть.

Гилфорд скорчился перед входной дверью. Он дважды пальнул наугад сквозь прорезь для почты, надеясь, что это охладит пыл нападающих.

Ответный град пуль изрешетил крепкую, минаретного дерева дверь чуть выше его головы. Гилфорд пригнулся, спасаясь от брызнувших щепок.

Пули дырявили дерево, штукатурку, мебельную обивку, шторы. Одна из свечей, которые зажгла Эбби на кухне, погасла. Едко и остро запахло жженым деревом.

– Эбби? – крикнул Гилфорд. – С вами там все в порядке?

Комната, окно которой выходило на восток, принадлежала Нику. На полке аккуратно расставленные модели самолетов из пробкового дерева соседствовали с детекторным радиоприемником и коллекцией ракушек.

Том Комптон рывком отдернул шторы и одним ударом выбил окно.

В доме и без того стоял оглушительный звон стекла.

Следопыт нырнул под подоконник, на миг высунул голову и тотчас вжал в плечи.

– Я заметил четверых, – сказал он. – Двое прячутся за машинами и еще как минимум двое у вяза. Ты хорошо стреляешь, Лил?

– Да.

Не было смысла скромничать. Хотя «ремингтон» она никогда до этого дня не держала в руках.

– Стреляй в тех, что у дерева, – велел он. – А я возьму на себя ближних.

Раздумывать было некогда. Том без колебаний ухватился левой рукой за оконную раму и принялся палить из пистолета, методично спуская курок.