По оценкам Государственного департамента США, средняя заработная плата в Италии была самой низкой в сравнении с остальной Европой, а в Неаполе – самой низкой в сравнении с другими крупными городами страны. По словам американского консула, среднестатистический рабочий получал так мало, что не мог позволить себе новый комплект одежды раз в год. Отработав стандартные 12 часов в день, неквалифицированный рабочий мужского пола получал сумму, не превышавшую стоимости четырех килограммов макарон. Ради пары ботинок, нужно было трудиться четыре дня. И это речь о рабочих на относительно привилегированных должностях, таких, например, как докеры, рабочие машиностроительных и металлургических предприятий, железнодорожники и трамвайщики. Им повезло – у них была стабильная работа.

Ниже по социальной лестнице обреталось множество мужчин и женщин, которые трудились в многочисленных крошечных мастерских, балансируя на грани разорения. Эти люди неслись по нисходящей спирали упадка, поскольку не выдерживали конкуренции с машинным оборудованием и постоянно прибывающими мигрантами. Сапожники, швеи, кузнецы, пекари, носильщики, кожевники и шляпники едва сводили концы с концами. То же касалось домашней прислуги, уборщиков и рыбаков – слишком уж много их оказалось в одной замусоренной бухте, воды которой мелким неводом прочесывало далеко не первое поколение.

В еще более стесненных обстоятельствах жили те, кто зарабатывал на улицах города: разносчики газет, лоточники, торгующие каштанами, конфетами, спичками и шнурками, посыльные, прачки, водоносы и мусорщики с золотарями, за плату вывозившие бытовые отходы и опорожнявшие выгребные ямы. Все они кое-как перебивались мелкой торговлей и за что только не брались – удивительное разнообразие их трудовой деятельности не поддается описанию. Из таких «микропредпринимателей», как их именуют некоторые экономисты, складывалась огромная текучая масса народонаселения, ставшая отличительной чертой города. Именно из-за нее Неаполь походил на громадный базар. Эти люди нередко вели полукочевой образ жизни, скитаясь по городу в поисках себя и подходящей работы.

Однако наиболее ярким показателем неаполитанской нищеты был самый многочисленный и бесправный социальный слой из всех – вечные безработные. По сведениям городского совета, у 40 % от полумиллионного населения, то есть примерно у 200 000 человек, работы не было. Проснувшись утром, они понятия не имели, когда удастся поесть. А Неаполь, на их беду, изобиловал попрошайками, проститутками, преступниками и недужными. Мишенью для холеры их делала сама бедность, потому что плохое и скудное питание способствует развитию инфекций, снижая сопротивляемость организма и подтачивая иммунитет.

В случае холеры важным обстоятельством стало то, что бедняки по большей части сидели на диете из переспелых фруктов и подгнивших овощей – самых дешевых и доступных продуктов питания. Но такая диета расстраивала желудок и вела к диарее, что предрасполагало к холере, поскольку сокращало время переваривания пищи. Дело в том, что бактерий уничтожает кислотная среда желудка, это она – первая линия обороны организма, столкнувшегося с холерным вибрионом. Как уже было отмечено, проблемы с пищеварением позволяют вибрионам уцелеть в желудке и попасть в тонкий кишечник еще живыми.

Бедняцкие кварталы Нижнего Неаполя, безусловно, предоставляли болезни множество возможностей передаваться от человека к человеку, от одного многоквартирного дома к другому в виде вспышек групповых случаев спорадической холеры. Что придавало этим единичным вспышкам размах взрывной генерализированной эпидемии, так это заражение источников водоснабжения. И тут между Верхним и Нижним городом наблюдалось принципиальное различие, поскольку их жители пили из разных источников. В Верхнем городе потребляли дождевую воду. Для ее сбора и хранения жители оборудовали собственные резервуары, которые держали в порядке и чистоте. Население Нижнего города пользовалось куда менее безопасным источником. Главная роль отводилась трем акведукам, по которым в город ежедневно поступало 45 000 кубических метров очень грязной воды. Какие риски при этом несли горожане, хорошо иллюстрирует маршрут акведука Карминьяно. Он доставлял воду из источников в Монтесаркьо, в 43 км от Неаполя. Вода текла по сельской местности в открытом канале, пересекала город Ачерра и дальше снова текла полями к воротам Неаполя. Там она расходилась по ответвлениям, питавшим 2000 цистерн в Нижнем городе. Местные жители черпали воду из общественных резервуаров, расположенных, как правило, во дворах, утоляли ею жажду и использовали для бытовых нужд.

Однако в любой точке этого пути, от источников на возвышенности до городских резервуаров, в воду могла попасть зараза. В открытый желоб наносило листья, насекомых и мусор. Крестьяне замачивали в канале коноплю, стирали одежду, скидывали в него бытовые отходы и останки домашнего скота. Между тем ил и навоз с полей просачивались в канал сквозь пористый камень или стекали туда после дождя. Вдобавок к этому под городом, параллельно веткам акведука, проходили канализационные тоннели. И те и другие были сделаны из пористого известняка, поэтому их содержимое потихоньку смешивалось. Часто вода в город приходила бурая и мутная от ила, который в итоге оседал на стенках дворовых резервуаров.

Там вода загрязнялась еще больше. Как и акведуки, эти резервуары были сделаны из известняка, который пропускал в них поверхностные воды, сочащиеся через почву. Во многих дворах, где отхожие места располагались недалеко от водных резервуаров, бактериальный обмен происходил почти мгновенно и в огромных масштабах. К тому же, избавляясь от помоев, жильцы далеко не всегда соблюдали меры предосторожности. Планового обслуживания уборных предусмотрено не было, и нередко содержимое переполненных выгребных ям попадало в воду в резервуарах. Медицинское значение имел даже финальный этап забора воды – с помощью хозяйственных ведер. Мыли их редко, и микробный груз, доставленный такими ведрами в резервуар, был чуть ли не больше, чем зачерпнутый вместе с бурой вонючей водой, кишащей неприятными сюрпризами.

По всем этим причинам вода из общественных резервуаров Нижнего города не внушала доверия, чему немало способствовали ее отталкивающий запах и мутность. Жители первых этажей, которым таскать воду было проще, чем всем остальным, часто использовали содержимое резервуаров только для хозяйственных нужд, а за питьевой водой ходили к общественным фонтанам, которые располагались дальше, но вызывали меньше опасений. Жителям верхних этажей натаскать себе воды было гораздо труднее, поэтому они использовали резервуары чаще и платили за это дорогую цену – умирали и болели.

Условия жизни в Неаполе были немногим хуже, чем в других крупных городах Европы в XIX в., до начала санитарной революции, и холера везде протекала по обычной схеме. Прибыв на местность теплой весной или летом, она поначалу провоцировала разрозненные спорадические вспышки, которые в поле зрения властей зачастую не попадали, потому что большинство горожан не обращались ни к врачам, ни к работникам здравоохранения. Так что заболевание в течение нескольких дней по цепочке распространялось среди соседей, пока вибрион не добирался до источника водоснабжения. После этого, как на примере Лондона доказал Джон Сноу, могла вспыхнуть жестокая эпидемия, жертвами которой преимущественно становились обитатели бедных районов Нижнего города, где царила антисанитария. В разгар самых страшных эпидемий в 1837 и 1884 гг. исключительно от холеры гибло до 500 человек в день, и это неизменно происходило летом, в жару, когда люди пили особенно много воды, чтобы утолить жажду.

Почему через несколько недель болезнь постепенно сдавала позиции и в конце концов исчезала, не вполне понятно до сих пор. Роберт Кох назвал это явление одной из многих загадок холеры. Но, вероятно, значительную роль в этом играли несколько факторов. Один из них – сезонность. Холерному вибриону, как и другим желудочно-кишечным патогенам, в прохладной среде выживать труднее, да и люди в осенне-зимний период потребляют меньше воды, чем летом. Кроме того, эта бактерия может подолгу выживать в каплях пота, а значит, смена погоды может заметно сказываться на заболеваемости. Осенью люди реже едят перезрелые фрукты. И, как уже сказано выше, не все население одинаково уязвимо для инфекции. На пике эпидемии холера поражает тех, кто подвержен наибольшему риску в силу профессии, жилищных условий, предшествующих заболеваний, пищевых привычек и телесной конституции. Те, кого болезнь не затронет, в какой-то степени обладают сопротивляемостью. Атакуя тех, кто наиболее уязвим и в большей мере подвержен риску заболеть, холера начинает вести себя как пожар, которому больше нечего жечь.

Кроме таких «непроизвольных» факторов, на спад холерной эпидемии в обществе, вероятно, ощутимо повлияли и здравоохранные меры, принятые в XIX в. муниципальными и государственными органами управления. Иногда эти меры шли на пользу, хотя чаще нет. На первую пандемию, охватившую страны Запада в 1830-е гг., государства сначала отреагировали введением силовых мер самообороны в виде санитарных кордонов и карантина, как в чумные времена. В отчаянной