Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ты очумела, ведьма старая! – вдруг рыкнул майор. – Какое «разом», она несовершеннолетняя!
В темноте что-то грохнуло, лязгнуло, задребезжало… и комнату залил свет. Оксана успела закрыть глаза… а когда медленно приоткрыла веки…
– Тю, ну и де я ошиблася? – склочно поджала губы восседающая в старом скрипучем кресле тетеха в плюшевой жакетке, цветастой юбке и калошах на толстых ножищах, затянутых в нитяные чулки. – Кажу ж – не быть, а з якои причины – то дело десятое. Та за тебя жодна нормальна девка не пойдет!
– Я женат! – рыкнул майор.
– Нормальна не пойдет, лише така ж мохната та зубата. – словно ее и не перебивали, подхватила тетеха. – Я все-е-е вижу! – она наставительно подняла кривой палец, украшенный широким золотым кольцом с рубином размером с фалангу пальца.
Не может же такой камень быть настоящим? Оксана огляделась… То, что колыхалось во мраке, оказалось застиранными линялыми шторками на дверях, струйчатая завеса – закрывающими проем длинными, до пола цветными бусами. На стене над головой хозяйки висела гитара с пышным бантом на деке. Такой же бант украшал висящие рядом старинные… гусли? Как в учебнике истории!
– Хозяйка, что у вас тут? – в комнату, размахивая еще дымящейся свечой, ворвалась закутанная в черный балахон старушонка – в одном из ее совершенно седых локонов болталось забытое бигуди. – Я милицию вызову! – увидела форму майора, ойкнула и исчезла.
– Готовим паспорт на проверку, гражданочка! – крикнул ей вслед майор. – Прописку, трудовую книжку…
– А вот тебе, не подловишь! – тетеха с явным удовольствием скрутила майору дулю. – Все мои рóбленные на тутошней жилплощади прописаны честь по чести, и тунеядство не пришьешь, пенсионерки все… заслуженные.
– Заслуженные антисоциальные элементы! Нетрудовые доходы, гражданочка, караются лишением свободы…
– Ой-ой, а ты мои грóши не считай! Та що ж це таке робыться, та хиба так милиция моя меня бережет? Тебя ж родное наше советское государство на должность поставило, шоб ты людей защищал, а не старухам беспомощным тюрьмою грозил!
Тетеха причитала, а глаза у нее были острые, как два буравчика, и пальцы шевелились совершенно не в лад истеричным воплям, словно выплетая невидимую сеть… и тут Оксана увидела как сеть, самая настоящая сеть, только прозрачная, будто из осенних паутинок, медленно поплыла к майору. Девушка аккуратно попятилась, чтобы не попасть под эту сетку: предупреждать майора она не собиралась – с чего вдруг?
Сильно рванули за локоть – и майор притиснул ее к себе, даже наклонил голову, точно пытаясь спрятаться за девушкой. Невидимая сеть была совсем рядом и тянуло от нее такой жутью, что Оксана пронзительно взвизгнула, брыкнула ногой, пытаясь оттолкнуть наползающую паутину и вместе с майором рухнула на пол. Сеть пролетела над ними и распласталась по стене. Старенькие обои в цветочек почернели и принялись облезать клочьями. Причитания тетехи смолкли, будто ей рот запечатали, она поглядела Оксану и совершенно спокойным, «здравым» голосом поинтересовалась:
– Она шо, насправди бачить? Ты дывысь, нова рóждена! Хиба тут без тебя нас мало було?!
«Какая еще новорожденная, мне пятнадцать!» – подумала Оксана.
– Ты не ведьма-хозяйка. – поднимаясь с пола, рыкнул майор.
– Ото будет сама Лизавета Григорьевна з кожным волчиной позорным тары-бары растабаривать! – фыркнула тетеха. – Стеллой меня звать. Ее превосходительство доручила мне подывыться, що то за шум: ведьма… трех человек убила… – явно передразнила толстуха.
– Ну понятно. Цену себе набивает… а в городе людей убивают! – рыкнул майор.
– Та колы ж це було, щоб в этом городе – и не вбывалы? – искренне удивилась Стелла.
– Ведьма убила!
– А хиба ж ведьмы – не люди? – снова удивилась Стелла. – Подумаешь, вбыла, мабуть же не зъила!
– Вы будете сильно смеяться, дамочка! – ощерился майор.
– Та ты шо? – тетеха поглядела на Оксану с явным интересом. – То ты якось, дивчина… занадто. Хиба тебя дома не кормят?
– Вы ненормальные, оба! – выкрикнула Оксана. – Я никого не убивала! Людей не едят! Ведьм не бывает!
– Стока дуростей за раз! – кресло затрещало, Стелла с кряхтением выбралась из него и пошаркала к Оксане. – А захистным узорам тебя учителька труда навчила? – она окольцованным пальцем подцепила край Оксаниного фартука.
– Вас в детстве не учили, что пальцами показывать некрасиво? – Оксана выдернула у нее фартук. – А вышивала я сама. По книжке. «Фольклорные мотивы в украинской вышивке».
– Ач, и це вже пропечатали! – возмутилась Стелла.
– Советские ученые, хвостом их по голове! – с подвыванием вздохнул майор, и тетеха впервые согласно кивнула:
– Звидки ж ты така взялася, ведьма образованная?
– Как все, от мамы. – отрезала Оксана.
– Та якщо б от мамы, мы б про тебя знали! – развеселилась вдруг Стелла. – Може, дареная? – склонив голову к плечу, она разглядывала Оксану будто курицу на прилавке. – Якусь помираючую старушку за руку держала, а потом жарко стало, плохо так?
– Если б я начала умирающих старух за руки хватать, значит, точно плохо – с головой!
– Або сестричек у тебя багато – шесть, якщо все живые, а ты седьмая? – словно не слыша, Стелла побрела вокруг, оглядывая Оксану со всех сторон.
– Моя мама – не крольчиха! – Оксана поворачивала голову, ни на миг не выпуская тетеху из виду.
– Не крольчиха, кажешь? Але ж безмужняя, так? – Стелла вдруг щелкнула пальцами и засмеялась, глядя Оксане в лицо. – Бачу, що так! И бабка твоя безмужней была – небось, в войну солдатика повстречала, а пожениться не судьба вышла, в той час много таких было. А про прадеда казала чего или тож: ни памятки, ни фотографий?
– Бабушкин отец был героем гражданской войны! – вскинулась Оксана.
– Все они с бабами герои! – усмехнулась Стелла и торжествующе повернулась к майору. – Девкина дочка она, девкина внучка, да девкина правнучка… Якщо шесть поколений подряд девки безмужние в подоле приносили, седьмая ведьмой народжуется.
– Мне все равно, как она такая получилась! – возмутился майор. – У меня повешенный пацанчик, съеденная баба и висяк двухлетней давности… а там понадкусанный мужик тоже под эту серию подходит!
– Насправди повесила хлопца? – Стелла плюхнулась обратно в кресло и с любопытством поглядела на Оксану. – Помню, я теж панского сына того… – она выразительно полоснула ребром ладони по горлу. – Больно до девок охоч был: и до меня чиплявся, бо я ж молодая – гарная була, страсть! – она