– Полагаю, ты считаешь себя «безопасностью и удачей», – заметил он, вытирая пот со лба.

– Кем ты хочешь меня считать – твой выбор, – парировала Ли Минь. – Покамест же знай, что я – ваш единственный шанс на выживание.

Не друг и не враг – так следовало это понимать. Скорее, временная союзница, какой в итоге стала для него София. Николас снова огляделся, подтягивая колени к груди.

– При условии, что нам хватит воздуха, это неплохое укрытие.

– Ага, и очень удобное, – рассеянно ответила она. – Если умрешь, здесь тебя и оставлю.

– Если София умрет, ты хочешь сказать, – возразил он, удивленный тем, как сжалось горло.

Ли Минь покачала головой.

– Она не умрет. Слишком упряма. Слишком многое не доделала. Я за тебя боюсь. Пыхтишь, как паровоз, из-за мелкой царапины.

– Мелкой… – Николаса чуть не передернуло. Чтобы хоть как-то связать разорванные в клочья остатки гордости, он добавил: – Я бывал в переделках и похуже.

Ли Минь кашлянула, изображая сомнение.

– Убегая от Айронвудов?

– Ходя на абордаж. Мой… – Николас запнулся, потом продолжил. – Мой приемный… отец – капитан корабля.

Как странно: он никогда не называл Холла отцом вслух. Только «капитан» или «человек, вырастивший меня». Но при всех колебаниях, можно ли так характеризовать его, Николас в глубине сердца всегда знал правду. Взрослым, как офицер на судне Холла, он не хотел, чтобы остальные заподозрили, будто к нему относятся как-то особо, или что он не заслужил свое звание. Ребенком он боялся, как бы Холла не постигла кара, если он станет называть его отцом перед менее… прогрессивно мыслящими людьми своего времени.

Какой же отравой это было: из страха, что могут подумать другие, отдаляться от человека, которого любил и который заботился о нем!

Он снова поднял голову, встретившись с внимательным изучающим взглядом Ли Минь. Когда она не отвела глаз, Николас спохватился, что не закончил мысль.

– Несколько лет отбивался от пиратов в морских путешествиях, а потом сам стал капером, когда разразилась война. Ну, в смысле американская Война за независимость. Нас же было довольно много таких, не правда ли?

– Пират? – недоверчиво переспросила Ли Минь. – Придумай что получше!

– А ты-то что про нас знаешь? – спросил Николас, пытаясь выпрямиться.

Он почувствовал, как она пожимает плечами.

– Без обид – я просто хотела сказать, что ты не из тех, кто без колебаний режет человеку горло, чтобы получить золотые зубы. Таких не берут в пираты.

Справедливое наблюдение.

– А ты, что же, много знаешь пиратов?

К его удивлению, она ответила:

– Да. Десять лет служила под началом Чжэн Ши с… детства.

– Кто это, черт побери? – полюбопытствовал Николас.

– Пират, равных которому не знает история.

– А когда он жил? Или она?

Кажется, с последним вопросом он угадал, – взгляд бывшей пиратки слегка смягчился.

– Чжэн Ши жила на рубеже восемнадцатого и девятнадцатого столетий. Она родилась в 1775 году. Под ее началом служили десятки тысяч, и она побеждала целые империи.

Это отчасти объясняло, почему он не узнал ее имени – предубеждения Запада, очевидно, не давали легенде о великой пиратке распространиться за пределы Тихого океана.

– И что с нею стало?

– Она удачно выторговала себе пенсию.

– Впечатляет.

И это, в самом деле, впечатляло. Больше, чем слава или позор, успехом в пиратском ремесле считалось пережить свою профессию, не утонуть, не быть повешенным, не сгнить в тюрьме. Николас запомнил историю для Этты.

– Ты всегда знала, что можешь путешествовать? – спросил он. – Как тебя угораздило влипнуть во все это?

– Всегда. Я унаследовала дар от матери, которая одно время была в плену у Чжэн Ши. Когда я… когда пришло время, я нашла Чжэн Ши, чтобы выучиться у нее. Чтобы показать свою силу, – Ли Минь встала на колени, затем поднялась полностью. – И теперь я подчиняюсь только себе самой.

– Большое дело, – сказал Николас, надеясь, что в его голос не просочилась, как он боялся, горечь. – Я вот всю жизнь борюсь и проигрываю, пытаясь достичь такого положения.

Впервые с тех пор, как они с нею встретились, выражение лица Ли Минь смягчилось.

– Не всем это дается так легко. Уж я-то знаю: почувствовала на своей шкуре, когда мир взялся за меня. Главное – борьба, а не победа. Не сдавайся.

– И не собираюсь.

– Но что-то тебе мешает..?

– Сейчас все… довольно сложно.

– В каком смысле сложно? – спросила она.

– Жизнь толкнула меня на тропу, о которой я и не подозревал, – сказал он, уклоняясь от сути вопроса. – Я дошел по ней до сих пор. Но путь вперед, тот, которым, я знаю, мне нужно пройти, противоречит тому, что считает верным мое сердце. Чего будет стоить моя жизнь, если я принесу в жертву свою душу?

Насколько же легче было признаваться в подобных вещах незнакомке, и как хорошо она слушала его историю, вытекавшую из него, словно он вскрыл вену и дал ей истечь кровью.

Николас готов был пройти через ад, лишь бы найти Этту и окончательно ответить на вопрос, чем могла бы стать их жизнь вместе. Эта уверенность была единственным, на чем держалась его надежда. Но слишком многое сейчас становилось ему неподвластно, и он чувствовал, как его все дальше и дальше уносит от всех прекрасных возможностей, от спасительной гавани для его сердца.

В своей жизни он уже был рабом человека, а теперь все больше уверялся в том, что позволил себе стать рабом смерти. Он никак не мог разорвать цепь, приковывавшую его к Белладонне, не запятнав своей души. Убив человека, он убил бы свои честь и достоинство.

Ли Минь внимательно слушала его рассказ, словно переворачивала каждое слово, проверяя, не спрятано ли за ним что-нибудь.

– Понимаю. Ты совершаешь путешествие через весь мир – и оно дарит то боль, то восторг. Мы сходимся с другими, чтобы проложить собственный путь и одолеть его испытания, – заговорила она. – Но мы, все мы, еще и странники, совершающие другое, более значительное путешествие: не имеющее конца, в котором каждый из нас ищет ответы на незаданные вопросы наших сердец. Найди утешение, как нашла я, в осознании, что, хотя мы должны пройти путь в одиночестве, это путешествие вознаграждает добродетель и доказывает: то, чем жизнь нас обделяет, никогда не обернется клеткой для нашей души.

Николас закрыл глаза, втягивая в грудь сырой, прохладный воздух, туша полыхавшее внутри пламя.

– Я скоро вернусь с едой и одеждой, – объявила Ли Минь. – Стоит тебе сойти с этого места, и ты навсегда затеряешься во мраке подземелья. Я не найду тебя, даже чтобы похоронить твои гниющие останки. Мы поняли друг друга?