губы в пять утра, слушая запись Дарьиного безумного разговора с женщиной из Монреаля.

Вот с такими примерно мыслями шла Тайна Лайтинен в то утро по финской столице.

– Vitun noosfääri, – пробормотала она даже.

В смысле: «Ноосфера, бля».

Алина, услышав, перестала говорить то, что говорила.

– Что, извини? – переспросила она.

– Ничего. – Тайна помотала головой. – Это просто так. Это… – Она не помнила, как по-русски «вырвалось». – Продолжай.

Русская девушка продолжила говорить и до конца пути больше не умолкала. Нельзя сказать, чтобы Тайна совсем её не слушала. Позднее она вспоминала что-то про поездку девушки на Алтай и что в горах не было связи, и развод родителей, и кого-то из Риги, а также преследование некой организации в Санкт-Петербурге российскими властями. Но девушка говорила не так, как Дарья Кожемякина, – не чёткой, громкой скороговоркой, а размеренно, вкрадчиво и порой настолько тихо, да ещё ж и на улице, что ничего невозможно было разобрать, тем более по-русски. Отключиться от этой речи было слишком легко, особенно если хотелось – ну, то есть не хотелось, а приходилось думать о том, когда и как рассказать Франсуа Паскьеру, мужу, совладельцу магазина и сородителю ребёнка, о своём ясновидении и/или безумии.

Этот кошмарный, вызывающий лёгкую тошноту вопрос, впрочем, решился потом как-то сам собой, между делом. Наверное, потому, что на Хямеэнтие, 35, когда они с русской девушкой попали в квартиру, где вроде бы жил её мёртвый отец, безумие вышло на качественно новый уровень. После этого ментальные путешествия в советский Казахстан стали казаться чем-то почти нормальным. Рассказать о них мужу было уже не страшней, чем пожаловаться на головную боль.

Да проходите же вы

Хямеэнтие, 35, Хельсинки.

Последний день июля 2020 года

Уже на месте Тайна поняла, что знает дом 35. Там на углу по-прежнему была пивная с открыточным ирландским колоритом. В этой пивной с кем-то когда-то пили – давно, в начале отношений с Франсуа, в первые годы «Лаконии», до защиты диссертации; задо-о-олго до. Пили, когда ещё хватало сил делать миллион дел, а потом пить без всякого повода, просто так. Пили, потому что в голове сидела подростковая мечта о Взрослой Жизни в Большом Городе: утром-днём ты работаешь, увлечённо и как будто не зря, а вечером идёшь общаться с такими же увлечёнными, свежими людьми в полутёмное заведение, где подают не пресную пиццу и не капусту с майонезом.

Само здание тоже было романтичное, как ей нравилось в юности: семь этажей, широко посаженные окна с белыми рамами, грязно-жёлтая штукатурка, тёмный каменный цоколь. На каждой детали словно бы написано: «Середина XX века». Лакированная дверь подъезда в глубокой нише, казалось, прямо туда и ведёт – во мрак прошлого столетия.

Подъезды в Финляндии обозначаются буквами. Этот был под буквой «А». Имена жильцов с кнопками висели длинным вертикальным списком на стене слева от входа. Русская девушка Алина с ходу занесла палец над именем A. Domontovitš, но, видимо, засомневалась. Опустила палец, долго рылась у себя в телефоне, проверяя и перепроверяя. Наконец нажала кнопку домофона.

– Наверно, всё равно никого нет… – сказала она при этом. – Но вдруг из-за папиной смерти… Может, она приехала из Дании…

В динамике щёлкнуло.

– Kuka siellä?[19] – спросил женский голос. Спросил то ли с раздражением, то ли испуганно – Тайна не поняла. Во всяком случае, очень резко. Как будто обладательницу голоса застали за чем-то неотложным и требующим сосредоточенности.

– Kuka siellä?! – повторила женщина ещё резче.

Теперь Тайна заметила русский акцент в слове siellä. Ещё она заметила, что Алина смотрит на неё. В глазах девушки было нечто вроде мольбы и надежды.

Тайна представилась. Представила Алину. Кратко объяснила, зачем они пришли.

Женщина на том конце домофона помолчала. Затем, словно оправившись от неожиданности, бесстрастно переспросила:

– Алина? – И дальше по-русски: – Дочь Андрея Закирова? Это вы, Алина?

– Да! – чуть не подпрыгнула Алина. – Я его дочь!

– Отпираю дверь, – сказала женщина. – Входите.

В то же мгновение дверь отворилась – впрочем, не потому, что её открыл какой-то механизм. Такой техники в финских жилых домах массово пока не ставят. Просто из подъезда вышел в маске, футболке, шортах и розовых кроксах парень с третьего этажа. Парень заказал в ближайшем кебабе вегетарианский кебаб и шёл теперь его забирать. Или ну как «парень» – тридцать четыре ему тогда было. Борода сивая окладистая, ежемесячный доход чуть выше среднего по стране. Ну да, по скандинавским меркам всё равно «парень». Глаза симпатичные, плечистый. Есть животик, но жопа подтянутая, ноги крепкие, да и в целом неплохой. Ёмкость в руке под кебаб своя, многоразовая. На футболке изображена активистка Грета Тунберг в справедливом гневе. Над Гретой написано: TAKE THE TRAIN OR JUST KILL YOUR KIDS. Тайна заметила, что русская девушка смерила парня восхищённым взглядом, пока дверь подхватывала. И что парень ответил взаимностью, то есть замешкался, посмотрел на девушку со значением, – это Тайне тоже бросилось в глаза. Однако увы. К нашей истории парень отношения не имеет. Дверь открыл, и всё.

Насмотревшись на прекрасного финна, Алина вытащила из наплечной сумки маску. Она сняла её, когда вышла из «Лаконии» на улицу. Теперь сноровисто надела одной рукой.

Тайна в энный раз мысленно прокляла себя. Она-то убежала из дома, не захватив маску. Ещё когда на велосипеде неслась в «Лаконию», распекала себя за это. Но делать нечего. Придётся так.

Она зашла в подъезд. Алина зашла следом.

– Шестой этаж! – объявила Алина, бережно закрывая за собой тяжёлую дверь. – Можно на лифте.

В лифте она нажала кнопку локтем. Тайна тем временем увидела себя в зеркале и немедленно опустила глаза. О нет, спасибо, на это лучше не смотреть. И так тошно.

Отвернувшись от зеркала, она заметила чьё-то послание, выведенное чёрным маркером на серой металлической стене лифта. Почерк был небрежный, чтобы не сказать неряшливый. Но буквы, к счастью, заглавные и раздельные:

ШУРА ES TUT MIR SEHR LEID

MELDE DICH WАNN IMMER DU WILLST

RESTERÒ PER SEMPRE LA TUA AMICA

Немецкая часть, понятное дело, означала: «Мне очень жаль. Выходи на связь, когда захочешь». С итальянской строчкой было посложней. Тайна никогда не изучала итальянский. «Per sempre» – «навсегда», почти как в испанском. «La tua amica» – допустим, «твоя подруга». Почему-то с артиклем. «Resterò» – глагол в какой-то форме. «Останусь»? По смыслу подходит…

Дверь лифта открылась.

– Добрый день, – услышала Тайна.

Женщина поджидала их на площадке.

– Прошу вас. – Она едва заметно качнула головой в сторону распахнутой квартиры. Из квартиры сладко пахло марихуаной. – Проходите.

Оказалось, что она совсем