Последний посол заявил, что он не последний! С товарищами он расстался на опасном пути, они нарочно путешествовали поврозь, чтобы хоть один да добрался с заветным подарком. Принц Созамм, объявил посол, необыкновенно тронут был портретом принцессы. Принцесса Огнероза – та самая женщина, которую принц повстречал в своих снах! – прибавил посол с воодушевлением. Услышав эти слова, принцесса, в чьих снах не бывало гостей – одни лишь белые просторы, стремительные птицы и потоки снежных хлопьев, – улыбнулась с холодной учтивостью. Подарок появлялся медленно, так как тщательно завернут был в солому, мягкую кожу и шелк. Когда наконец он предстал, то поначалу всем почудилось, что это всего лишь странная, грубо и неровно обтесанная глыба льда. Однако по мере того, как зрение привыкало к неровностям и шероховатостям поверхности, стали различимы внутри этой как бы леденистой – а в самом деле стеклянной – глыбы какие-то причудливые углубления, мерцание. Когда же глаз наконец схватил все целое, помещавшееся там, то взору предстал удивительный и самым хитроумным, тонким образом сработанный прозрачный дворец со сверкающими стенами! За стенами виднелись галереи, ведущие в роскошные, украшенные резьбой и лепниной залы, где стояли троны, а также в покои и опочивальни с резной мебелью, с кроватями под пышными балдахинами; объемы комнат делились с помощью волшебно тонких полупрозрачных занавесей, реявших под сводчатым потолком; а еще во дворце было множество затейливых лесенок – с резными балясинками, – взбегавших вверх и спускавшихся вниз то дугою, то спиралью. Благодаря величине дворца самая его серединная, находившаяся в глубине глыбы часть оставалась непонятной, смутной, хотя все широкие анфилады и узкие переходы, все воротца и двери влекли глаз именно туда, в нераздельную, непроницаемую толщу стекла. Огнероза тронула прохладную поверхность прохладным своим пальчиком. Ее заворожило мастерство, с каким были исполнены отдельные и в то же время слитные слои этого стеклянного художества. Материал был чистейшее, хрустально-прозрачное стекло, кое-где, впрочем, с сине-зеленым оттенком, и был еще иной сине-зеленый тон, создаваемый самой стекольной глубиною. Глаз влекся внутрь, все глубже, с отрадою, вслед за влекшимся внутрь светом. Мерцали стены, сложенные, казалось, из самого света, и виделся сквозь них другой свет, захваченный в ярких покоях и повисший там, словно невесомые пузырьки. Был, правда, еще один цветной перелив, проглядывавший исподволь и будто издалека в голубых, зеленых и прозрачных анфиладах и лабиринтах. То из смутно-плотной, недоступной зрению середины дворца выкатывались маленькие языки розового пламени (тоже стеклянные!) – струились по переходам, взбегали по лесенкам, раскатывались лентами по галереям и, обегая, как самое настоящее пламя, двери и колонны, за ними соединялись вновь. Чувство было такое, словно за голубым занавесом сияло и билось розовое пламя. Принцесса обошла подарок круго́м, раз, другой, неотрывно глядя внутрь. «Сей вид являет собою образ сердца моего господина, – проговорил посол, изящным жестом поднося руку к груди. – Поэтический образ пустой его жизни, ждущей нежного тепла принцессы Огнерозы. От созерцания портрета принцессы сердце его запылало».

Посол был молодой человек с землистым лицом, с карими в поволоке глазами. Ни грубовато-добродушный король, ни внимательная, осторожная королева не пришли в восторг от его красноречия. Принцесса же продолжала ходить вокруг стеклянного дива, не отводя глаз. Неясно было, слышала ли она вообще последние слова посла.

Второй посол принца Созамма прибыл несколькими днями позже, весь в дорожной пыли, чуть живой от усталости. Кожа у него была такая же землистая, глаза – карие. Разворачивая свой подарок – сверток имел вид купола, – он тоже не удержался от пышных слов. По всему было похоже, что речь его не заучена, что жители Созаммии красноречивы от природы. Этот дар, молвил посол, представляет собою метафору, символ сладости и света, летней неги, которые навеяла его господину мысль о принцессе.

Второй подарок также был из стекла: стеклянный улей, прозрачная, сияющая форма, состоявшая из шестиугольных ячеек, заполненных личинками белого стекла и янтарным стеклянным же медом. По поверхности сот как бы ползали (полувися-полуплавая в твердом стекле) удивительно искусно изготовленные насекомые, хозяева улья: мохнатые тела, прозрачные с прожилками крылья, огромные глаза, чуткие усики. На тонких ножках, изготовленных из черной стеклянной нити, – корзиночки с золотистой пыльцой. Вокруг улья располагались стеклянные цветы – с лепестками из желтой сверкающей стеклянной крошки, с венчиком тоненьких тычинок, а еще синие колокольчики и лиловые шлемники с тоненькой шейкой. Толстая пчела наполовину погрузилась в львиный зев. Другая, развернув свой хоботок, впилась в сердце колокольчика. Вот таким, сказал велеречивый посол, стало сердце господина, тронутое теплой мыслью о принцессе, так была посеяна любовь и сладость скопилась в сердце цветка, в саду его сердца. Хьюм подумал, что, пожалуй, для сурово-холодной его питомицы это слишком пышно, но она, кажется, и не слушала: рассеянно прислонясь щекою к прохладному куполу, словно старалась уловить беззвучное гудение неподвижных крыльев, сделанных из стеклянного волокна…

Третий посол прибыл слегка окровавленный, речь его была бессвязна. По дороге за ним погнались разбойники, и он принужден был спрятать подарок в дупле дерева, откуда сумел потом вынуть только ночью. Разворачивая поклажу перед всем королевским двором, он бормотал маловнятно: «О, такая хрупкая вещь, вдруг с нею что-то приключилось… мне не будет прощения… любой казни мне мало…» Внутри общего свертка находились еще два, отдельных: один длинный и круглый, как палка, а второй – толстый, короткий, формой напоминавший цилиндр. Из длинного извлечен был стеклянный стебель и множество тоненьких стеклянных стержней – оливково-зеленых, янтарных, белых, черных, – из всего этого посол, тяжело дыша от сосредоточенности, принялся собирать чрезвычайно сложную крону. Неведомое растение было довольно высоким – примерно говоря, с двухгодовалого ребенка. Из потайных карманов своей одежды вытащил он особый чертеж, где подробно отмечено, на каким расстоянии и какие ветви отходят от стебля. Сборка заняла у него немало времени – королева даже предложила всем на время уйти, освежиться и подкрепиться в буфете, чтобы дать бедняге возможность в одиночестве и покое завершить свой труд. Огнероза, однако, осталась на месте и наблюдала завороженно, чуть дыша, за тем, как всякий даже самый тоненький прутик определялся на свое точное место. Что до второго, толстого свертка, оказалось, что в нем, как в гнезде, скрывается великое множество меньших кругловатых свертков; посланник начал бережно разворачивать их один за другим, являя на свет целую вселенную цветов, плодов, ползучих растений, птиц, снежных и ледяных образований… Часть дерева уснастил он всевозможными почками – лаково-тугими, еще только лопающимися, изумрудно-зелеными и розоватыми, черными как смоль. Затем развесил он цветки яблонные и вишневые, цветы магнолии и жимолости, цветы-сережки и свечки каштанов. Затем он добавил засиявшие среди всего этого плоды: апельсины и лимоны, серебристые груши и золотистые яблоки, густо-сизые сливы и красновато-синий терн, карминно-красные гранаты; а также прозрачно-красные восковые ягоды и глянцевитый виноград. Каждый крошечный плод являл собой образец высочайшего стеклодувного искусства. Развесив цветы и фрукты, он рассадил по ветвям птиц: красного кардинала, белого голубя, красногрудого снегиря в черной шапочке, ярко-синего прекрасного расписного малюра, переливчатого зимородка, черного дрозда с золотым клювом, а в самой середине, на верхушке, восседала райская птица с золотыми глазами в своем полуночном хвосте и с огненно-красным гребнем. А на оставшиеся еще ветви он развесил подарки зимы: украсил остро-черные веточки призрачными сухими листьями филигранной работы, оборками снежных хлопьев, острыми сосульками, ловившими свет и сотворявшими в воздухе свои маленькие радуги. Задыхаясь не то от волнения, не то от устали, он объяснил, что таков – таков был бы – мир его господина, согласись принцесса Огнероза стать его женой, это было бы райское состояние, когда все времена года встретились и древо жизни цветет и плодоносит постоянно. Тут есть место и ледяной зиме, сказала принцесса задумчиво, качнув сосульку на ветке. Посол, задушевно взглянув на принцессу, ответил, что главный, сокровенный сок деревьев сохраняется в самые сильные холода, именно так обстоит дело с настоящим древом жизни, которого здесь явлен лишь образ.