Покраснев от гнева, она повернулась к нему и наставила на него указательный палец:

– Харпер Холт – исполнительный директор инновационной компании?

– А-а, так ты ее знаешь. – Уголки его губ дрогнули, в них явно пряталась усмешка.

– Твоя бывшая девушка! – закричала Сесили, чему сама немало удивилась. Она никогда не была истеричкой.

Шейн, как ни в чем не бывало, пожал плечами.

– Ну и что? Она моя приятельница и таким образом оказывает мне любезность.

Сесили ревновала, причем так сильно, что совсем потеряла голову от ревности. Привычное благоразумие покинуло ее. Стиснув руки в кулаки так, что ногти впились в кожу, она прошипела:

– Как ты мог?

– Что значит: как я мог? – переспросил он.

Его легкомысленный тон, действовавший ей на нервы, окончательно вывел ее из себя.

– Может, стоит тебе напомнить о том, что ты намерена прийти туда вместе с женихом?

– Это большая разница! – вознегодовала она.

– Какая же? – удивился он.

– Вот такая! – Сесили разошлась не на шутку.

– Если тебе это не по душе, так и скажи. – Шейн произнес это столь уверенно, словно констатировал факт.

С каким бы наслаждением она подвергла его разным пыткам! Сесили своими руками загоняла бы ему под ногти бамбуковые щепки – пусть помучается. Однако она не собиралась сдаваться так легко.

– Я никогда не спала с Майлзом. Мы с ним даже ни разу не целовались.

Шейн сдвинул брови:

– У меня нет никаких интимных отношений с Харпер.

– Но в прошлом ведь были, – не унималась Сесили. Ее несло. Она понимала, что ей следует заткнуться и взять себя в руки, но она, увы, не могла.

– У нас деловое свидание. Время и место встречи были оговорены год назад.

– Ага, разве это не одно и то же?

– Ну и что, я ведь не женюсь.

– А причем тут это?! – Она почти взвизгнула.

Машина свернула к обочине и, затормозив, остановилась. Шейн смотрел ей в глаза, выражение его лица стало суровым, почти каменным.

– Тогда какого черта ты выходишь за этого козла?

Сесили прикусила язык, горько пожалев о том, что вовремя не остановилась.

Этот брак походил на закулисную сделку. Шейн, прекрасно понимая это, не стеснялся в выражениях. Сесили была упряма как мул и вызвать ее на откровенность было нелегко.

Положив руку на спинку ее кресла и повернувшись к ней лицом, Шейн повторил вопрос:

– Так почему ты выходишь замуж?

Злость, ревность, страх – самые разнообразные эмоции отразились на ее лице.

– Ты же знаешь, я должна.

– Почему ты должна?

Раньше он никогда не был столь настойчив.

– Перестань. Не надо подменять одну тему другой, – писклявым голосом проговорила она.

– Тема та же самая, Сесили.

– Я не хочу, чтобы ты на вечере был с ней, – шмыгнув носом, сказала она, вызывающе и упрямо вскидывая подбородок.

– Я тоже не хочу, чтобы ты была вместе с ним, но, как известно, наши желания и действительность зачастую расходятся.

Ее ресницы взлетели вверх, а голубые глаза потемнели.

– Ты нарочно пытаешься заставить меня ревновать?

Ему нравилось говорить правду ей в глаза, и на этот раз он не стал стесняться:

– Конечно.

Сесили удивленно заморгала:

– А зачем?

– Я мог бы этого не делать, но здесь не ты одна сходишь с ума от ревности.

– Что-то по тебе не видно, чтобы ты так сильно переживал.

– Переживаю, поверь мне. Даже больше, чем нужно. Хоть это и бесполезно, потому что знаю: тебя не отговорить от этой глупости. Более глупого и опрометчивого поступка я не встречал за всю свою жизнь.

– Ты не понимаешь, в чем тут дело.

Да, упрямства ей было не занимать. Сколько раз он спрашивал ее об одном и том же, а она упрямо увиливала от ответа.

– Ладно. Тогда ответь, почему тебе так не терпится попасть в конгресс?

– Потому что я всегда мечтала об этом.

Она, как попугай, твердила одно и то же. Она несла чушь.

– Послушай, Сесили, – начал он, ласково касаясь пальцами ее щеки, – это ведь не причина.

Она задумалась:

– На что ты намекаешь?

Шейн вздохнул:

– Однажды я обедал с женщиной, которая выставила свою кандидатуру на выборы в городской совет. Я задал ей тот же самый вопрос, что и тебе. Она начала говорить и говорила, не умолкая, о планируемых ею изменениях в школьном образовании, о парниковых газах, о том, как заставить правительство прислушаться к людским нуждам, как привлечь местное население к управлению. Она говорила страстно, не останавливаясь, о том, что ей хотелось сделать. За весь обед мне удалось вставить слов пять-шесть, не больше.

Ее лицо буквально окаменело.

– Ты полагаешь, что мне больше нечего сказать в свою защиту?

Заглянув ей в глаза – в них не было жизни, они казались мертвыми, – Шейн поспешил ободрить ее:

– Напротив, я полагаю, тебе как раз есть, что сказать. Кроме шуток, Сесили, ты только посмотри, меньше чем за неделю тебе удалось приобрести уважение и даже подружиться со всеми в нашем переполненном загородном доме. Раз ты способна на такое, то без труда завоюешь доверие избирателей.

У нее задрожали губы, и она тихо выдавила:

– Но только не у моей матери. Ей явно не хочется разговаривать со мной.

– Ты сама виновата.

– А тебе откуда это известно?

– Она твоя мать. Она видит: ты совершаешь ошибку, и переживает за тебя.

Сесили открыло было рот, но он остановил ее, подняв вверх руку:

– Сперва дай мне высказаться до конца. Если начать перемывать косточки твоим родным, то, поверь мне, мы оба не успеем опомниться, как уже будем на месте.

– Пуф, ну ладно, слушаю тебя. – Сесили запыхтела от негодования.

– Я не считаю, что ты не можешь пройти в конгресс. Но я думаю, что для этого тебе явно не хватает желания.

Сесили, сжавшись в комок от вспыхнувшей обиды, забилась в угол между спинкой кресла и дверями машины:

– Ты ошибаешься.

– Нет, не ошибаюсь. – Шейн отрицательно замотал головой. – Тот, кто по-настоящему увлечен своей детской мечтой, ведет себя совершенно иначе. Он, не жалея сил, стремится к ее осуществлению.

– Нет, ты ошибаешься, – упрямо твердила она. – Я устроила себе небольшую передышку, чтобы отдохнуть.