Но спорт – это прежде всего борьба с самим собой. Особенно тогда, когда ты уже достиг вершин. Ошибочно полагать, что из спорта уходят, потому что боятся конкуренции. Считается, что все только и думают о том, как бы уйти непобежденными, не упасть с трона и не разочаровать зрителя. Все это ерунда. С течением времени всегда найдется тот, кто быстрее, выше, сильнее. Особенно в тех видах спорта, которые требуют большой физической нагрузки. Невозможно показывать одинаковые результаты в двадцать и в сорок. Но уходят не поэтому, а только потому, что все уже доказали себе, преодолели себя, справились с собой, а не с вереницей соперников.

Что должен был я обрести в соперничестве с Каспаровым? Какие новые знания? В чем должен был убедиться? Каких противостояний еще не было в моей жизни до встречи с ним? Казалось, матчи с Корчным и полностью опустошили меня, и одновременно наполнили до краев: и шахматной силой, и умением держать удар, и пониманием того, что закулисная возня – мощное и действенное оружие, которое привлекает публику не меньше, а то и больше ситуации на доске. Корчной лучше других демонстрировал мне и всему миру, что для достижения цели можно не гнушаться любыми средствами. Так чем мог меня удивить Каспаров? Пожалуй, лишь тем, что в отличие от Корчного он получал мощную поддержку властей и при этом везде и всегда рассказывал о том, что его притесняют, тормозят и не дают развиваться. Публика склонна верить словам. Особенно когда их произносят громко, эмоционально и убедительно. Но что стоит за этими словами? Ничего. Пшик. Пустой звук.

Все разговоры о притеснениях и невнимании могут иметь под собой почву сейчас, когда Гарри Кимович примкнул к политической оппозиции и действительно не может рассчитывать на симпатию действующей власти. Но если вспомнить прошлое, то жалобы Каспарова любому здравомыслящему человеку покажутся абсурдными и совершенно несостоятельными. На моей памяти в мире не было ни одного гроссмейстера, которому власти оказывали бы настолько мощную, безоговорочную и всестороннюю поддержку, как Каспарову. Стоило ему проявить себя, как его исключительность тут же признали и превознесли. Я ни в коем случае не хочу приуменьшать талант и шахматные способности Гарри. Ни один шахматист не поднимется так высоко, сколько бы ему ни помогали, если только он не мастер высокого класса. Предположу, что сейчас Гарри занимает второе место после меня по количеству побед в турнирах. Какое-то время я играл не просто много, а бесконечно много. С семьдесят пятого по восемьдесят четвертый год не испытал ни одного провала ни на одном турнире. Однажды журналисты заинтересовались количеством моих выигрышей, ведь до моего появления в шахматном мире рекорд принадлежал Алехину, который мог похвастаться семьюдесятью шестью победами. Посчитав, обнаружили, что число моих выигрышей в соревнованиях с уровнем мастера спорта уже тогда перевалило за сто. Сейчас в моей копилке сто восемьдесят пять побед в турнирах такого уровня. Но интересная история, связанная с этими подсчетами, случилась в Гронингене. Мы играли товарищеский матч с моим историческим соперником – голландцем Яном Тимманом. Он единственный в мире шахматист, которому до восемьдесят пятого года удавалось выиграть у меня – действующего чемпиона мира – три партии. И пусть это было в разных турнирах, шахматной силы Тиммана это нисколько не умаляет.

Голландцы, организовывая турнир в Гронингене, имели все основания считать, что Ян имеет хорошие шансы на победу. Я к тому времени в игре практиковался мало, новую теорию не изучал, пользовался старыми схемами и приемами (к счастью, багаж позволяет). Все большее место в моей жизни стали занимать Фонд мира и депутатская деятельность. Тимман же по-прежнему вел активную шахматную жизнь и имел полное право рассчитывать на победу. Я, однако, его ожидания не оправдал и снова одержал верх. На пресс-конференции после закрытия матча организатор неожиданно объявил, что я этой победой поднял свой рекорд выигрышей до красивой цифры сто семьдесят пять. На журналистов, однако, это число не произвело никакого впечатления. Кто-то вяло поинтересовался:

– А кто следующий за вами?

– Думаю, что больше ста побед уже у Каспарова и Ананда, хотя я не считал.

– Понятно. – В голосе никакого энтузиазма. Понимание, что означают эти цифры, в зале отсутствует. Решаю внести ясность.

– Попробуйте, – говорю, – посчитать по-другому. Как вы думаете, одержать победу в пяти турнирах в год – это много или мало?

– Это, – говорят, – почти невозможно. Пять турниров в год – это сумасшедшая цифра.

– Прекрасно, – соглашаюсь. – А теперь посчитайте, что эти пять турниров надо выигрывать тридцать пять лет подряд, чтобы добраться до числа сто семьдесят пять.

Потрясенный зал несколько мгновений хранил тишину, а потом подарил мне восхищенные аплодисменты.

Так что шахматист, который выиграл большое количество турниров, не может не быть мастером высочайшего класса. Таланта Каспарова никто не умаляет, но, согласитесь, демонстрировать мастерство куда легче тогда, когда тебе создают условия и преподносят желаемое по первому требованию. Возможно, именно это отношение заставило Гарри поверить в свою исключительность. А столь предвзятое отношение к себе не может не влиять на характер.

Уже в одиннадцатилетнем возрасте Каспаров начал получать государственную стипендию Азербайджана. До этого подобное произошло только со Спасским, но то были послевоенные годы, когда без поддержки страны можно было просто не выжить, а не то чтобы стать чемпионом мира. Для сравнения замечу, что я шахматную стипендию получил в шестнадцать, когда проявил себя на мировом уровне. Кроме того, это была не дотация государства, а зарплата инструктора второго класса, которую мне назначили при приходе в ЦСКА. Каспарова обеспечили не только стипендией, но и двумя персональными тренерами, которые занимались исключительно его подготовкой. Спустя короткое время зарплату тренера стала получать и мама Каспарова – Клара Шагеновна. Ситуация по западным меркам просто возмутительная. Как может называться тренером человек, имеющий к шахматам весьма опосредованное отношение, все знания которого (во всяком случае, в то время) об игре укладываются в понимание расстановки фигур и их ходов? Каким же образом в этих обстоятельствах Гарри Кимович углядел притеснение со стороны властей? Напротив, Спорткомитет Азербайджана всячески способствовал продвижению способного мальчика. При первом же удобном случае его отправили на чемпионат мира среди юношей, который он выиграл. А потом стали постоянно отправлять на международные турниры, пробиться на которые молодым людям обычно бывает очень непросто, приходится долго ждать своей очереди и подходящего случая. Каспарова же в поездках не ограничивали и давали возможность ездить куда пожелает. Разумеется, в этих обстоятельствах гроссмейстером он стал уже в семнадцать лет и, несмотря на молодость, самым естественным образом оказался в сборной команде Советского Союза.

В первый раз я увидел Каспарова в Ленинграде. Решением Секретариата ЦК ВЛКСМ меня назначили президентом клуба «Белая ладья», который проводил и до сих пор проводит шахматные соревнования среди школьников, и поручили заняться развитием шахмат среди молодежи. Я придумал специальные соревнования «Гроссмейстеры и пионеры», в которых участвовало от шести до восьми команд. Турниры эти неожиданно оказались по-настоящему тяжелыми. Школьники играли на достаточно высоком уровне, и приходилось в течение недели давать сеансы по шесть-семь часов, что выматывало не на шутку. Спасало то, что турниры проводились один раз в год. На один из них и приехала команда бакинского Дворца пионеров, в составе которой был Каспаров. Командой Азербайджана руководил гроссмейстер Багиров. Он играл против моих челябинских ребят, я давал сеанс бакинским. Тогда я обыграл Гарри, но если скажу, что без проблем, – покривлю душой. Повторюсь: талант Каспарова не принижаю и признаю безоговорочно.