– Это полное безобразие! – говорю на следующий день Грамову. – Посмотрите, что творится. Как негодует пресса! Матч необходимо возобновить.

– Мы вам что, мальчики, что ли?! – взвивается Грамов. – Вчера закрыли, сегодня возобновили, что за детский сад?! – В этот момент на его столе звонит телефон первой Кремлевской связи. Министр берет трубку и произносит: – Здравствуйте, Гейдар Аллиевич! Да-да, все в порядке. Все так, как мы и задумали. Тут вот у меня как раз Анатолий Евгеньевич. Мы сейчас обсудим организацию следующего матча.

Ничего обсуждать с Грамовым я не стал, а стал писать протестные письма. В конце концов добился того, что Кампоманесу ушла бумага, подписанная председателем Оргкомитета матча Демичевым, о том, что организаторы примут любое решение Международной федерации. Это, конечно, не понравилось Грамову и Алиеву, но заставило президента ФИДЕ зашевелиться и пытаться связаться с Каспаровым, который связи всячески избегал, спрятавшись в горах Азербайджана. Тогда Кампоманес отправил Грамову ультимативное заявление о том, что если Каспаров будет продолжать уклоняться от ответов на вопросы, то матч будет возобновлен. Уже через час после получения Грамовым этой бумаги Флоренсио имел ответ Каспарова, который гласил: «Решение принято. Матч остановлен. Возобновлять не намерен». Давление от всего мира Кампоманес испытывал серьезное, но проявлять независимость в отношениях с СССР не мог. Во-первых, мы всегда оказывали помощь ФИДЕ, зачастую и безвозмездную, в обучении тренеров и организации турниров, а во‐вторых, в тот момент один из сыновей Флоренсио получал бесплатное высшее образование в Ленинграде. О зависимости Кампоманесу не давали забыть никогда, а в то утро, когда он должен был объявить миру окончательное решение, не преминули напомнить еще раз.

Кампоманесу позвонил Гаврилин, ставший заместителем министра после того, как тот беспардонно расправился с Ивониным. Со спортом изначально был он связан лишь тем, что, будучи подполковником, вел спортивный раздел в газете «Красная звезда». А с Грамовым тесно общался, устраивая тому шикарные бани. Как только Грамов занял кресло министра, тут же назначил своего банщика главным редактором газеты «Советский спорт». Журналисты газеты вздохнули с облегчением, когда Грамов перевел их руководителя на должность своего заместителя, но страдать начали спортсмены. Гаврилин в разговоре с Кампоманесом еще раз напомнил тому о позиции Грамова и Алиева в отношении возобновления матча, и под таким давлением Флоренсио сдался и своего решения не поменял.

Для придания нескольких красочных штрихов личности Гаврилина расскажу, как о нем отзывался помощник Теда Тернера – Боб Уолш. Тернер, чрезвычайно расстроенный отсутствием советских спортсменов на играх в Лос-Анджелесе, организовал Игры доброй воли. Официальным представителем советская сторона отправила туда Гаврилина, причем вынудила американскую сторону платить чиновнику заработную плату из собственных средств. Уолш говорил мне, что платил бы с удовольствием, если бы было за что.

– Большего бездельника я в своей жизни не видел, – сетовал он мне при встрече. – Но ничего, как-нибудь я от него да избавлюсь.

– Избавился? – интересуюсь через какое-то время.

– Да. А заодно и от мебели в доме.

– То есть?

– Этот хороший человек увез с собой всю мебель из дома, в котором жил.

– Ты не шутишь? Вывез? На полном серьезе?

– Абсолютно. Наверное, теперь украшает там у вас его правительственную дачу.

Что должен чувствовать нормальный человек во время таких признаний? Стыд. Жгучий, убийственный стыд. Знаю, что даже сын не должен отвечать за отца, но мне хотелось сквозь землю провалиться от осознания вопиющего бесстыдства нашего функционера.

Новый матч с Каспаровым, а точнее, вторая серия старого, начался опять же в Москве третьего сентября восемьдесят пятого года. На сей раз организаторы во избежание запредельных трат сделали матч лимитированным. Он не мог длиться дольше двадцати четырех партий, а в случае ничьей на данном этапе я бы сохранял звание чемпиона мира за собой. Борьба была очень острой, напряженной, в какой-то степени равной. Гарри то захватывал лидерство, то уступал его мне. После двадцать второй партии счет был 4:3 в пользу Каспарова. Мне нужна была всего одна победа, но как я уже рассказывал в предыдущей главе, наши чиновники окончательно вымотали мне нервы из-за ситуации с судом в Германии. Все происходящее настолько выводило из себя и не давало собраться, что двадцать третья партия закончилась вничью.

К последней встрече я был готов: играл белыми против острого варианта Сицилианской защиты. Позиция у Гарри была намного хуже моей. Кроме того, у него оставалось только десять минут примерно на семнадцать ходов против целого часа у меня. И в этот момент я почувствовал колоссальный упадок сил. Куда-то улетучилось боевое настроение, неведомо откуда накатили равнодушие и неимоверная усталость. Вдруг показалось, что соперник все равно проиграет по времени и можно сильно не напрягаться. И я допустил ошибку. Чем это объяснить? Влиянием Дадашева? Не знаю. Я по-прежнему не верю в то, что можно внушить человеку какие-то чуждые мысли, заставить принять решение, которое он не хочет принимать. Но мне кажется, что если ты обладаешь сверхспособностями, то можешь в какой-то момент почувствовать слабину чужого биополя и каким-то образом повлиять на настроение и самочувствие человека. Произошло ли это со мной в восемьдесят пятом? Все возможно, но сверхъестественное на то и есть сверхъестественное, что доказательства этому найти очень сложно. Можно ли повлиять на любого человека? Может быть, только в определенные моменты.

У меня был приятель – гипнотизер из Одессы Жора Рошковский. Он учил меня настраиваться и концентрировать внимание. Причем научил владеть собственным телом до такой степени, что я легко ложился на спинки двух стульев так, как это делают профессионалы. Конечно, человека на меня ставить не решались, но тяжелый чемодан я легко выдерживал. Не возьмусь утверждать, что любой человек сможет повторить подобный трюк, овладев соответствующей техникой, но у меня получилось. Так что на собственном опыте смело могу утверждать, что в данном случае не происходит ничего необычного, кроме умения человека сконцентрироваться на владении своими мышцами. Однажды Рошковский пригласил меня на свое выступление. Он демонстрировал сеанс группового гипноза, усыпляя одновременно то ли шесть, то ли восемь человек. После концерта я сказал, что все равно не верю в то, что он сможет усыпить меня, особенно если я этого не хочу.

– Даже пытаться не буду, – со смехом ответил Жора. – С тобой ничего не получится.

– А откуда ты знаешь, с кем получится?

– Понимаешь, я чувствую людей. По биополю, по флюидам определяю, у кого слабая психика. Ты обратил внимание, сколько людей я пригласил на сцену?

– Человек пятнадцать.

– А то и больше. И уже из них отобрал тех, кто больше всего подвержен воздействию.

Это было вполне логичное объяснение, которое можно было легко понять. А вот невозможное к пониманию действо Рошковский продемонстрировал как раз после моего проигрыша Каспарову. Мы приехали после матча в загородный дом. Вся команда находилась в каком-то трансе от произошедшего, никто не хотел верить в поражение, настроение было подавленным. Жора очень искренне за меня болел и был расстроен не на шутку. Он погрузился в свое расстройство настолько сильно, что полностью отрешился от окружающего мира, отошел от стола, забылся и начал с оглушительным хрустом поедать граненый стеклянный стакан. Это происшествие вывело нас из одного шокового состояния, вызванного моим поражением, и привело в другое. Так, Жора, сам того не желая, помог прийти в себя, взбодриться и лишний раз убедиться в том, что возможностям человеческого организма нет предела. В интернете легко можно найти документальный фильм, снятый к моему шестидесятилетию, начало которого заставляет многих восхищаться моими не только шахматными способностями. Зима. Мой приятель сидит на берегу проруби в тулупе, склонившись над шахматной доской. Я прохожу мимо в плавках, спокойно залезаю в воду, выныриваю рядом с другом, делаю ход и уплываю. Кто-то, увидев эти кадры, говорил, что никогда не слышал, чтобы я увлекался моржеванием. За границей и вовсе решили, что вместо меня снимался дублер. Но не было ни дублера, ни моржевания. Все дело исключительно в правильном настрое. Придумали, договорились и сделали. Холодно? Конечно! Преодолимо? Более чем. Так что стеклянные стаканы жевать я не пробовал, но считаю, что при правильном самовнушении возможно и не такое. А внушал ли мне что-то Дадашев во время последней партии с Каспаровым и внушил ли – знает, наверное, только сам Тофик. Как бы то ни было, матч я проиграл, звание упустил и рассчитывал вернуть его в обязательном в таких случаях матче-реванше.