Добиться положенного мне по регламенту права на матч-реванш оказалось не так просто. Гарри Кимович собрал президиум Шахматной федерации СССР, где говорил о том, что он молод, истощен и сыт по горло нашими бесконечными встречами. Кроме того, доказывал, что от этих игр устал уже весь мир и никакого интереса очередное соперничество вызвать не может. Каспаров переманил на свою сторону многих членов президиума, некоторые из которых открыто выступали против меня. Удивительно, насколько быстро многие люди способны забывать добро и находить новых покровителей. Так, Виктор Иванович Чепижный, для которого я специально создал Управление шахматной литературой в издательстве «Физкультура и спорт», благодаря чему, собственно, он и заседал в президиуме, выступил с трибуны с обвинениями в мой адрес. Я терпеть нападки не собирался, ответил довольно резко:

– Я вообще не понимаю, с какой стати здесь ведется подобное обсуждение. Какое отношение вы все имеете к матчу на первенство мира и правилам его проведения? Кого волнуют ваши решения и заключения? Полномочия по этому вопросу есть только у Международной федерации. Кроме того, уважаемые собравшиеся, Гарри Кимович в соответствии с правилами еще до начала матча подписал документ о том, что согласен со всеми положениями и обязуется их соблюдать. Так что предлагаю завершить весь этот балаган. Теряем время, да и только.

В зале зашуршало недоумение. Многие из присутствующих даже не слышали о существовании подобных бумаг и правил. Мои откровения заставили кого-то встать и спросить:

– А зачем нас тут собрали, если Каспаровым подписано согласие? Давайте расходиться. Гарри Кимович, скажите сами, вы подписывали документ?

– Да, – отвечает Каспаров. – Но вы должны понимать: я подписывал бумагу, когда был претендентом, а сейчас я – чемпион мира, и никакие реванши мне не нужны.

У журналистов наметилась сенсация: вспышки фотоаппаратов, шелест бумаги, скрип карандашей.

– Я предлагаю всем оставить нас с Гарри Кимовичем наедине, – говорю, зная, что Каспаров не любит оставаться со мной один на один. От журналистов он всегда получал дополнительную энергию, эмоциональную подпитку, которая помогала ему находить слова, выступать, призывать на свою сторону. А без их присутствия сразу терял весь свой пыл и шел на попятную. – Полагаю, с глазу на глаз мы быстрее договоримся, – добавляю, ожидая реакции.

Отнекиваться от прямого разговора со мной соперник не решился, членов президиума, которым порядком надоела вся волокита, мое предложение обрадовало, и нас оставили вдвоем. Я довольно быстро объяснил Каспарову, что от того, что он перестал быть претендентом и превратился в чемпиона мира, другим человеком он от этого не стал. А потому подпись под документом никуда не делась и продолжает иметь юридическую силу. Уже через пятнадцать минут мы подписали соглашение о проведении матча-реванша и в конце июля восемьдесят шестого года отправились в Лондон.

В столице Великобритании я жил в доме менеджера легендарных «Битлз» на не менее легендарной Ebby Road [26]. Примечательно и то, что именно там я научился довольно прилично играть в снукер – в гостиной виллы стоял стол. Но местоположение дома оставляло желать лучшего: он находился в той стороне от центра Лондона, где собираются наибольшие транспортные пробки. Когда направляешься на матч и каждый раз преодолеваешь автомобильный коллапс, начинаешь партию уже немного уставшим. По правилам, принятым еще во времена Фишера, организаторы были обязаны предоставить участнику эскорт полицейского сопровождения к месту проведения матча, но английская сторона не стала себя этим утруждать.

Играли мы в гостинице «Лон-Пайн» на Пикадилли. Отель был хорошо известен тем, что в годы Второй мировой войны служил резервным местом проведения совещаний британского правительства. Сама гостиница была довольно неплохой, но матч в ней был организован плохо. Дело в том, что по правилам проведения первенства мира участники во время партии не должны контактировать ни с кем, кроме арбитров и официантов. На третий день турнира я обратил внимание, что Каспаров, удалившийся в сторону туалетной комнаты, пока я обдумывал ход, вернулся на сцену с другой стороны – из комнаты отдыха. Ситуация чрезвычайно странная. Никаких круговых путей по правилам быть не должно. Спортсмен мог ходить только через сцену, чтобы нигде ни с кем не встречаться.

Как только наступила очередь соперника размышлять над следующим ходом, я встал из-за стола и пошел проверить, каким образом Каспарову удалось осуществить подобное путешествие. Оказалось, рядом с туалетом располагался небольшой проем, больше напоминающий узкую щель, протиснувшись через которую, можно было попасть в коридор пресс-центра. По коридору я добрался до наших комнат отдыха, где стоял контроль, не выразивший ни малейшего удивления по поводу моего неожиданного появления. А зачем удивляться, если чуть раньше такой же путь проделал другой игрок?

Обнаружив это вопиющее нарушение, я тут же написал протест главному арбитру матча – немецкому гроссмейстеру Лотару Шмиду. Лотар был очень хорошим человеком, но вот судейство его я похвалить не могу, хотя в его биографии арбитра кроме нашей встречи с Каспаровым есть и матч Фишера со Спасским, и мой матч с Корчным в Багио. Но решать проблемы он не любил, всячески избегал конфликтных ситуаций и никогда не хотел брать на себя лишней ответственности. Так, с Филиппин он в итоге сбежал, сославшись на неотложные дела в своем юридическом бюро в Бамберге, и все наши споры с Корчным вынужден был улаживать Эйве. Мой протест мог бы стать для Шмида обычной проходной бумагой, на которую надо быстро отреагировать, указав организаторам на оплошность. Но Каспаров довел ситуацию до конфликтной, сделав абсурдное заявление. Он сказал, что закрытие прохода позволит мне считать, сколько раз соперник выходил в туалет, и на основании этой калькуляции я смогу понять, насколько сильно он нервничает.

Руководителем нашей делегации в Лондоне был Середа. Интересно, что делегация была общей: выдумка спортивных чиновников, желающих в очередной раз продемонстрировать западному миру, что советские шахматисты могут быть соперниками, но не противниками. Все между ними спокойно, замечательно, доброжелательно, и даже делегация у них общая. Более того, нас даже на матч пытались отправить лететь в одном самолете, но тут я проявил категоричность. Нежелание лететь вместе с соперником не имеет никакого отношения непосредственно к личности Каспарова. Это мог быть мой близкий друг, но в момент матча у нас были бы разные цели, разные задачи, разные команды, и общий полет в данном случае – совершенно лишнее мероприятие. Каспаров в итоге улетел на день раньше и воспользовался ситуацией любопытнейшим образом. Когда моя группа оказалась на таможне, служащие начали проявлять к нам неожиданный интерес. По всему было видно, что они несколько растеряны и обескуражены. Наконец прозвучал прямой вопрос:

– Вы черную икру везете?