Сервантес, несколько растерявшись от звука убегающих шагов, спросил:

– Кто это?

Старый Рыцарь сказал:

– Давний враг, чья вражда прежде была обращена только на меня. – И он пустился в погоню за Онгорой.

Сервантес смотрел вслед Старому Рыцарю с болью в сердце: увидев, как тот гонится за невидимой злокозненностью, он преисполнился тяжкого предчувствия.

Но тут внезапно Гаспар пришел в себя. Обнаружив, что лежит на земле, и предположив, что удар, сваливший его с ног, был нанесен Сервантесом, он яростно взмахнул шпагой.

Сервантес в изумлении парировал фонарем. Гаспар заорал:

– Эй, бери свое оружие, ты уже нанес мне увечье, и я проткну тебя десяток раз за такое оскорбление и бесчестное нападение врасплох. Убить тебя доставит мне не меньше радости, чем мой гонорар.

Гаспар сделал выпад, дородное брюхо никак не предупреждало о стремительности его ног. В свете фонаря Сервантес разглядел белесую ярость викинга в глазах своего врага. Хотя и сбитый с толку такой смертоубийственной иррациональностью, Сервантес оставался опытным воином и не допустил, чтобы внезапность нападения повлияла на его уже напрягшиеся мышцы. Но его положение оставалось крайне невыгодным: здоровая рука держала фонарь, и он не мог выхватить саблю. Однако меньше всего этот момент подходил для паники. Он снова отбил шпагу фонарем, набросил свой плащ на голову Гаспара и сильно его оттолкнул. Затем быстро поставил фонарь на булыжник и повернулся с саблей в здоровой руке, пока Гаспар бултыхался в плаще.

Голова Гаспара возникла из плаща в холерическом бешенстве.

– Да успокоит тебя Бог в эту ночь, – начал Сервантес, но его убийца был слишком зол, чтобы слушать.

– Песья кровь, сукин ты сын, я от тебя избавлюсь! – сказал Гаспар и сделал выпад.

Сервантес хладнокровно парировал.

– Кто тебя подослал? – спросил он.

– Я тебе скажу, – съязвил Гаспар, – когда проткну тебя насквозь. – И он сделал новый выпад, рассчитывая, что его противозаконно длинный клинок достигнет цели. Сервантес, в руке которого тоже было сверхдлинное оружие, пропустил шпагу мимо себя, а затем, как предупреждение, ранил Гаспара в бедро.

Реакция Гаспара была задним числом предсказуема. Он завопил от бешенства и бросил шпагу на землю.

– Да будь ты проклят, съеденный сифилисом пес, ты ранил мою плоть! – Он поглядел на раненую ногу. – Она кровоточит, шлюха ты! Эй, подайте мне пистолет, – закричал он несуществующим подручным, – и я прикончу его свинцом! – Не дожидаясь ответа, который и не мог последовать, он подобрал шпагу за лезвие – толстые перчатки предохраняли его от холодной режущей стали – и взмахнул эфесом над головой Сервантеса.

Бешенство Гаспара и исступленность его поведения могли бы оказаться забавными, но Сервантес знал, это был наиболее опасный момент схватки. Он также знал, что Гаспар зашел уже слишком далеко, чтобы благоразумие могло утишить его гнев, и воспрепятствовать ему можно было, лишь обезвредив. Дай Бог, чтобы не убив. Он мог бы убежать, но ведь Гаспар нагнал бы его, непрерывно вопя. И потому настолько хирургически, насколько было возможно, он подставил Гаспару ножку, а затем на дюйм воткнул острие сабли в живот своего убийцы.

И вновь, как вспоминал Сервантес позднее, реакция Гаспара была абсолютно предсказуемой. Он сидел на земле, обхватив живот, и с возмущенной обидой разревевшегося младенца осыпал Сервантеса оскорблениями и упреками:

– Ах ты навозномордый, жрущий падаль, раздутый сифилисом адский кусок дерьма! Ты СНОВА меня ранил! – И сгребя весь оказавшийся рядом мусор, он швырнул его в Сервантеса.

К этому времени пробудился весь квартал, слышалось все больше голосов. Скоро появится ночной дозор. Сервантес еще раз взглянул на своего раненого убийцу. Гаспар снова лежал на булыжниках, держась за живот и стеная. Сервантес больше тревожился за Старого Рыцаря. Тут Гаспар приподнялся, сел и завопил:

– Ты, проклятый, сгнивший от чумы тупомордый подлец, ты меня убил! – После чего потерял сознание.

Старый Рыцарь бросился в погоню, но Онгора был быстр на ногу, и он знал, что его единственная надежда – незамедлительное бегство. Он бежал, петляя в лабиринте улочек, в паническом ужасе поражая кинжалом всякого, кто оказывался на его пути. Улицы теперь преобразились в вопли и стоны раненых, а Онгора – в окутанного тенью либертина кровавых насилий, даже когда кидался прочь от тех, кого ложно принимал за своего подлинною врага.

Ну а Старому Рыцарю не требовалось гнаться за ним во всю мочь. Ему было достаточно прослеживать путь бегства злого волшебника по раненым, пошатывающимся бедолагам, взывающим о помощи в бешеной пляске фонарей и теней. Стражники в полном составе бежали взводами, щерящимися пиками и дубинками. И повсюду из окон свешивались головы, окликали всех, кого видели на улице.

Онгора плакал, скорчившись в дверной нише, и пытался усмирить свой страх, грызя руку. Его кинжал был выпачкан кровью, а в голове у него теснились образы ужаса, те, кого он поражал кинжалом, офонаренные лица, напугавшие его. И в мыслях он вновь поражал их. Дурачье, истерически думал он. Никто не имеет права на такую ни в чем не повинность. Их следует карать.

Мистически стражники появились в переулке, где он укрывался, и пробежали мимо, даже не трудясь заглядывать в дверные ниши. Звуки их погони затихли, и он понял, что они его не нашли. И предположил, что Старый Рыцарь был с ними. Нет, его им никогда не поймать. Сидя на приступке у двери, он, зажав рот ладонью, измученно расхохотался. Душевное облегчение исполнило его торжеством, но он попытался его умерить. Ему все еще предстояло пробраться домой, почиститься, полностью отъединить себя от ночных происшествий. Гаспар, его наемный убийца, вероятно, схвачен стражниками. Что, если Гаспар его опознал? При этой мысли он содрогнулся. События вечера преобразились в лабиринт, пока он извивался на своем пути к мести. Возможности его разоблачения были вполне реальны. Пожалуй, лучше сейчас же отправиться в Мадрид. Он заставит пьянчугу-печатника солгать в его пользу. Печатание пиратского издания подтвердит его пребывание в Мадриде.

Изящно встряхнувшись, он бесшумно отошел от двери и тихо направился в сторону, противоположную той, где затихли звуки погони.

Старый Рыцарь продолжал его преследовать, но затем его ненадолго остановили стражники и расспросили, что он видел. Его описание внешности и побуждений злого волшебника они приняли, так как, по их мнению, его безумие было благотворным в сравнении с вакханалией убийств, затеянной беглецом. Старый Рыцарь указал им верное направление, и, поблагодарив его, они отправились дальше. Теперь, зная, что этим блюстителям рыцарственности приказано схватить злого волшебника, он почувствовал, что его временная миссия завершена. Галахад вне опасности. Пособник усмирен. А злой волшебник будет схвачен. Ему не было нужды знать, какая кара уготована его врагу. И он вернулся к своему бдению.

Онгора знал, что оказался в квартале, где спланировал убийство Сервантеса. Но риск был невелик. Стражники все еще гнались за ним в неверном направлении. Однако, насколько близко он оказался от своих избранных врагов, ему стало ясно, лишь когда он прокрадывался мимо входа во двор Сервантеса. Он был очень осторожен, потому что дом светился окнами. Затем его сердце екнуло паникой. Его чувства сказали ему, что во дворе кто-то есть. Он распластался на стене. И вслушивался, не раздадутся ли звуки тревоги, свидетельствующие, что он замечен. Кинжал он сжал крепче, готовясь. Ничего! Он опасливо заглянул во двор. В смутном сумраке, смеси ночного мрака и света из дома, он различил одинокую фигуру. Странно, фигура выглядела коленопреклоненной. Он изо всей мочи напрягал слух, пытаясь разметать неподдающиеся определению силуэты и формы во дворе. Он пытался слышать и видеть сквозь собственную оглушающую панику и бурление крови. Затем на мгновение свет в одном из окон вспыхнул ярко. И он неопровержимо различил врага из своих кошмаров, сумасшедшего старого дурня, который всякий раз брал над ним верх, стал причиной его полного ужасов бегства в эту ночь и всякий раз наносил ему поражение. Он увидел, что Старый Рыцарь преклоняет колени в каком-то жалком религиозном ритуале, закрыв глаза, шевеля губами. Бормочет молитву, решил он, как уместно! Ведь я его убью и отправлю на бессвязные небеса, где Бог и ангелы будут ярко раскрашенными куклами из гипса, изъясняющимися на поддельно высокопарном языке ярмарочных балаганов. Он был вне себя от ужаса, но его решение осталось неколебимым. Он принадлежит теням. Онгора стремительно вошел во двор и погрузил клинок в теплоту старика. В конце-то концов, подумал он, когда густая влажность остановила его руку, ведь слава Сервантеса в нем. Убить его – значит покончить со всем этим. Старый Рыцарь не задрожал и не вскрикнул, а Онгора не остался ждать результата своего единственного удара. Вновь он бросился бежать, но на этот раз с чувством финальной удовлетворенности. Наконец-то он осуществил свою месть.