Встревоженный звуками, раздавшимися подозрительно близко от двери печатни, Роблс пошел узнать их причину. Он открыл входную дверь и обнаружил Педро, бодро улыбающегося в борьбе с козлом, который пятился, стараясь сбросить веревку с шеи.

– Педро! – сказал Роблс с раздражением. – Сегодня же воскресенье.

– Лучший день недели, – сказал Педро, а козел его боднул, – чтобы славить Бога, творить добрые дела, а также для чудес.

– Да, ты поистине должен быть уверен в моей дружбе, – сказал Роблс, – чтобы являться незваным в святой день с целым двором бесполезных вещей (он кивнул на обменные предметы, которые Педро разложил на булыжнике), с этой скотиной (кивок в сторону козла) и его отметинами у моего порога.

Он подразумевал твердые катышки и неповторимый смрадный запах.

– Я уверен в двух вещах, – сказал Педро и тряхнул козла, чтобы он угомонился. – Во-первых, что это удачное разрешение нашей деловой сделки. И во-вторых, что сам Бог ради твоего праведного характера очистит для тебя твое крыльцо.

Роблса это расстроило: ему почудилось, что шутливая лесть Педро принижает Бога.

– Прекрати эту бесполезную болтовню! – приказал он. – Уходи и забери с собой свой рынок. – Роблс повернулся, чтобы войти в печатню, но еще одна язвящая мысль удержала его. – Или ты не помнишь притчу о меняльщиках в храме?

– А как же! Любимейшая моя притча, и я много раз использовал ее в переговорах с моими кредиторами, – сказал Педро, а козел с упрямой хитростью зашел ему за спину. – Ну а о том, чтобы унести эти вещи, в нашем деловом соглашении об этом ни слова нет. Они твои, так, будто пустили тут корни. – Козел боднул его под колени. – За исключением этого козла, который жаждет заполучить тебя в друзья.

Роблс замер.

– Деловое соглашение? – Он просверлил Педро взглядом. – Какое еще деловое соглашение?

– Эти вещи относятся к устному контракту, согласно которому они пойдут в обмен, – вежливо сказал Педро, пока козел долбал его ноги, – за напечатание книги нашего друга.

Он еле успел договорить, как Роблс, теперь уже выведенный из себя, перебил его:

– Чушь! Никакого соглашения мы не заключали. – Он махнул на Педро рукой. – Уходи! Сегодня воскресенье. Убирайся с моего крыльца и попробуй стать добрым христианином.

Была ли причина в беспощадных атаках козла, либо в бешеном негодовании Роблса, либо в их сочетании, но в следующий момент и еще на несколько часов Педро осенило вдохновение. Он поглядел на Роблса и сказал с наилучшей своей искренностью:

– Напечатание книги будет самым христианским поступком из всех, какие ты совершишь во все твои воскресенья.

Роблс негодующе покачал головой.

– Прочь с крыльца и забери с собой весь хлам.

Педро сказал:

– Как ты можешь называть этого козла хламом? Или эти несравненные кружева, или эти колбаски…

Роблс перебил:

– Козел у меня есть, кружева вышли из моды, в кладовой висят колбаски…

– И сапожки? – быстро сказал Педро.

Наступила пауза.

– Ну? – сказал Роблс, слегка заинтересовавшись.

Педро ободряюще кивнул, подстегивая его память.

– Про пару сапожек что-то такое говорилось, – сказал Роблс и поглядел на Педро с задумчивостью. Бесспорно, беременность жены пьянила его сильнее, чем любой самый крепкий напиток из бутылки. Но благоразумие требовало осторожности. Пара новых сапожек укрепит ее новую теплоту. Более того, недавно она сказала, что новые сапожки пришлись бы очень кстати, потому что она могла бы смотреть на них всякий раз, когда ее потянет заплакать. Он кашлянул. – И эти сапожки, если я верно помню наш разговор, самые лучшие в Испании?

Педро, вытаращив глаза на такой симптом его интереса, кивнул.

– Из наилучшей кожи и сшиты в Мадриде?

Педро кивнул.

– Так где они? – спросил Роблс.

Педро выпучил глаза и сказал:

– Мне принести их сюда – значило бы обанкротиться! – Он отразил атаку козла. – Считаю, что всего этого более чем достаточно и без пары сапожек.

– Я возьму все это, – сказал Роблс неумолимо, – и сапожки.

Педро посмотрел на Роблса и понял, что никакие уговоры не помогут.

– Без вопросов, – сказал он, отчаянно напрягая мысли. – Подожди здесь. Я схожу за сапожками. – И он быстро убежал по улице.

Козел, обретя свободу, немедленно наклонил рога и проскочил в дверь печатни. Роблс в раздражении закричал:

– Ждать я буду час, не больше.

Услышав это напутствие Роблса, Педро припустил еще быстрее туда, где надеялся найти решение своей дилеммы, – к собору.

Тем временем козел в печатне создал для Раблса отвлекающие трудности. Он был мастером уверток. Роблс было подумал, не запереть ли его там, но животное уже обрело вкус к пергаменту.

* * *

Санта-Мария-ла-Антигуа была собором лишь наполовину, поскольку еще строилась. Однако каждое воскресенье и по другим религиозным поводам туда влекло всех и каждого. Озарение, снизошедшее на Педро, сводилось именно к этому: на мессе будет присутствовать весь город. Он пробегал мимо своих соседей и деловых партнеров, которые весело его окликали и начинали гадать, почему он не остановился обсудить выгодный обмен.

На бегу он отчаянно старался думать. Озарение – одно, думал он, а осуществление – совсем другое. В голове у него кишели «если». Озарением было воспоминание о том, как герцогиня вышла из кареты перед домом Сервантеса. Разве чуть приподнятые юбки не открыли его взгляду прекраснейшие и крайне дорогие на вид сапожки? ЕСЛИ это воспоминание было истинным (а на эту карту он поставил все), и ЕСЛИ герцогиня сейчас в соборе, и ЕСЛИ она расстанется со своими сапожками, и ЕСЛИ Роблс возьмет их для своей жены, то книга будет напечатана. Таковы «если», пропыхтел он про себя. И вот собор, и вот я взбегаю по его ступенькам. Если я переживу этот день, то слягу на неделю.

Ступеньки заполняла толпа, а соборную площадь заполняли кареты и лошади. Внутри месса уже началась, однако, хотя прихожане хранили торжественную серьезность, а дальний пышный блеск алтаря окружал большой благоговейно внимающий полукруг, гул разговоров был громче пения. Педро обегал галантных кавалеров, которые вздымали шпаги и шипели на мелюзгу клира. Он рискнул предположить, что у герцогини должна быть собственная ложа ближе к алтарю. Она, конечно, набожна, решил он и ускользнул от соседа, который нуждался в деловом совете.

Герцогиня была набожна, но не в том смысле, какой имел в виду Педро. Бог нации – тот, которому она каждый день творила крестные знамения, – превратился в далекое воплощение свирепых законов. Бог войн, сражений, утрат и жестоких ироний. Она отступила к собственным мощным доказательствам божественности. Их она находила в книгах античных философов, в греческих статуях, созданных несравненными тактиками мрамора. Или в колышущейся листве сада, в размеренной самодостаточности некоторых деревьев. В нежных изгибах розы.