Но в душном мраке собора что-то было – в клубах приторности ладана и в плотном, животном теснении прихожан. Любопытство. Их набожность, думала она, это любопытство ребенка с помощью пяти своих чувств. Неудивительно, что их Бог преобразился в армии копейщиков, превращал пространства суши в порабощенные территории, скашивал леса в корабли, претворял знание в закон, а закон – в книги. Славнейшие свои победы ее муж одерживал в Нидерландах, в крае, слагавшемся из добытых комьев земли, отвоеванной его жителями у океана. Как выглядит их Бог? Без сомнения, как серьезный трезвый инженер.

Последняя ее мысль на эту тему. Началась главная часть мессы, и в соборе мало-помалу воцарялась тишина. Даже для грубой черни это был пик дневного развлечения. Прогремел колокол, возвещая о таинстве причастия, единственным звуком в соборе стал голос священника, произносящего нараспев молитвы. Свечи у алтаря и в боковых приделах сливались в туман неподвижного огня.

Эту минуту общей сосредоточенности прервал напряженный шепот:

– Ваше высочество!

В ее ложу щурился Педро.

Захваченная врасплох, она подняла голову. Он торопливо вошел в ложу, встал рядом с ней на колени, перекрестился, что было излишним, так как о Боге он и не думал. А если он пытался придать себе надлежащий вид, то опоздал, так как уже привлек внимание большинства прихожан.

– Вашему высочеству выпала великая удача, – торопливо зашептал он. – Нынче вы можете совершить подвиг доброты, который люди никогда не забудут!

– Это Педро? – донесся голос от алтаря.

Педро стремительно поднялся на ноги.

– Чтоб мне! Это же Бог призывает меня! – Он помахал алтарю, а затем подмигнул прихожанам вокруг.

Герцогиня про себя улыбнулась.

– Педро! – сказал голос. – Прекрати свои штучки! Если ты пришел сюда ради каких-то дел, а не молитвы, то изволь выйти вон!

К нему с дубинками приближались три стражника.

– Бог милосерден, – сказал Педро примирительно и очень громко, – и ему следует повиноваться. Но необходимо поведать вам, что я веду переговоры касательно святого предприятия с ее высочеством герцогиней.

– Педро! – сурово сказал голос. – Если ты не удалишься, Я прикажу тебя вывести!

Герцогиня встала и обратилась к стражникам:

– Это будет излишним, мы удалимся вместе.

Вызванный этой фразой общий вздох изумления эхом прокатился под сводами собора. Герцогиня подобрала юбки, вручила Каре свой молитвенник и вышла из двери ложи. Вместе они прошли через расступающуюся толпу, и, едва они оказались у дверей, у них за спиной возобновилась месса.

– Помоги мне Небо, – сказал Педро, прежде чем герцогиня успела произнести хоть слово, – но ведь ваше высочество обуты в модные сапожки из Мадрида? – Он закрыл глаза, готовясь услышать ответ.

Герцогиня внимательно на него посмотрела и увидела испарину спешки, озабоченность, его гнетущую. И поняла, что он возложил на себя какую-то миссию.

– Я вышла сюда с вами, – сказала она, – чтобы спасти вас. Вы рискуете отлучением.

– До этого, – сказал Педро, – не дойдет, пока я снабжаю священника мясом на обед и бутылками какого-нибудь южного вина. – Тут, рискуя куда большим, чем отлучение, он взял ее за запястье и сказал: – А теперь, ибо ваше высочество столь же добры, сколь красивы, и поскольку вы недавно изготовили добрый омлет из всех разбитых с Сервантесом яиц, то есть вы его патронесса, значит, вы должны поскорее помочь мне, а объяснения выслушать потом.

Она выслушала, как эксперт, и сочла его лесть простой и здоровой.

– Вы проницательны, если полагаетесь на мою доброту. Но я заплатила более чем достаточную сумму за напечатание книги Сервантеса.

– Только сапожки могут спасти нас, – сказал он поспешно. – Ваши сгодятся. Они мне необходимы. Если вы дадите их мне, я умчусь как молния, а затем вернусь с таким множеством объяснений, что они вас удовлетворят, и все они – чистая правда.

– Вы, видимо, умелый вор, – сказала она весело, – если прихватите мои сапожки посреди собора, да еще во время мессы!

У Педро не оставалось времени для шуток.

– Мы должны отправиться в вашей карете к Роблсу. Он ждет. – И помог ей побыстрее спуститься по ступенькам.

Карета Онгоры остановилась напротив собора таким образом, чтобы он мог наблюдать, как общество будет разъезжаться после окончания мессы. Входить в собор он не хотел. От ладана ему становилось дурно, да и избыток сплетен был бы ему ни к чему. Он лежал, развалившись, на сиденье кареты и полудремал, закрыв глаза, когда услышал настоятельный голос Педро. Прищурился в окошко и увидел, как герцогиню подсаживает в карету некто, настолько косорукий, что оставалось только удивляться, что она не наградила его оплеухой.

Внутри кареты герцогиня слушала объяснения Педро о том, что нашептали ему его инстинкты касательно ее обуви.

– Мое дело требует, чтобы я знал про ваши сапожки, – сказал Педро. – Я держу в голове список всех предметов в стране, которые могут найти спрос. Если я вижу что-то, что может пригодиться для одного из моих обменов, я говорю себе: «Педро, запомни этот предмет и иногда называй его вслух, и в один прекрасный день он окажется у тебя в руках». Но мы должны поспешить, ваша светлость, иначе этот упрямый осел Роблс запрет печатню, и все пропало!

Карета подъехала как раз, когда Роблс исторгал козла из входной двери. Жена Роблса проснулась, разбуженная шумом, оделась и только что спустилась в печатню. Едва Педро выбрался из кареты, как козел, вдохновившись видом своего исконного врага, немедленно атаковал. Роблс стратегично ему не воспрепятствовал, и пока Педро отвлекал козла, угощая его своей шляпой, Роблс приветствовал герцогиню и помог ей выйти из кареты.

В этот миг в дверях появилась жена Роблса, и женщины впервые увидели друг друга. Это был загадочный момент мгновенно возникшей симпатии, и позднее Роблс недоумевал, почему он раньше не подумал о них в одной гармоничной связи. Белокурое свечение кожи его жены, чувственная медовость ее лица. И ошеломляющий миг взгляда на герцогиню, ее нисхождение с вершины Олимпа, вестник-орел ее глаз. Богини, одна земная, другая надзвездная, подумал он.

Педро был много прозаичнее.

– Невозможно выбрать, кто красивше, – сказал он Роблсу, словно женщины были глухими детьми.

– Нас не выбирают, – строго сказала герцогиня. – Мы одаряем.

– Госпожа герцогиня одарит своими сапожками, – сказал Педро Роблсу. – Самая прекрасная пара отсюда и до Мадрида. – Он взглянул на герцогиню, не покажет ли она их. Роблс был более деликатен.

– Я верю ее слову, – сказал он. – Но это не дело для улицы. Прошу, ваша светлость, войдемте вместе.

– У меня есть новость, – сказала жена Роблса герцогине. – Безотлагательная.

Женщины под руку вошли в дом.