Вечные поиски - Джулиан Брэнстон

Это тебе, то, чем я обязан.

И причина не в возвращении какого-то долга

или твоей утрате,

нет, это нечто взаимное,

как океан возвращает валами, приливами,

что сушу подчиняют его настроениям,

как сосны неуклонный рост

не связан с каким-либо долгом,

взято это из мира, где мы обитаем,

который – если ты примешь -

вызолотим мы нашим даром.

* * *

Посвящается необыкновенному духу Мигеля Сервантеса.

Некоторые замечания об авторе «Дон Кихота» некоем Мигеле Сервантесе, ныне покойном, и объяснение этой книги

Богу было благоугодно явить мне в ранние годы моей жизни свою великую власть над судьбами всех человеков, а потому я отказался от надежд снискать славу моими писаниями во имя одной-единственной цели, а именно: приоткрыть частицу премудрости Бога его упрямым, непотребным и неблагодарным творениям. И за мою долгую жизнь было мне даровано представить что-то от нее в двух моих книгах «Дон Кихота». Однако характер мой, обстоятельства и божественный завет, дабы всякое такое дерзание сопровождалось равной, если не превосходящей чистотой духа, означали, что свершиться подобное могло лишь в позднюю пору жизни. После выхода в свет двух книг «Дон Кихота» моя жизнь вскоре оборвалась, и у меня не было возможности заметно воздействовать на выход в свет и дальнейшую судьбу моих романов. Однако новое знание приносит плоды даже в пустыне, и с тех пор эти романы появились, помимо моего чистейше кастильского, на многих других языках, про которые я прежде и не слыхивал. Таков парадокс, ибо многие не понимают мои книги, так как писались они торопливо, а умирающий человек способен только путаться в своих последних обязанностях. Однако не существует средства, которым история могла бы отчищать наилучшие свои мгновения, и обновлять источник выпадает на долю немногих, которых посетило вдохновение, даруемое подобными трудами. Осененные знают, что это обязанность, наследуемая каждым человеком, осведомлен ли он о том или нет, и они тщатся чтить божественное во всем сущем, ибо Богом обещано поднимать все до себя.

А потому человечество в долгу передо мной. Ибо едва первая часть «Дон Кихота» увидела свет, как десяток жалких и злонамеренных подделок попытались занять его место. Так столкнулись соперничающие книготорговцы подделками и моим произведением – война между моим чистейшим замыслом и влиянием негодных, преступных изданий, не уступающая любой, какую вели турки с христианами. За время, понадобившееся, чтобы написать мою фразу, эти убогие тени того, кто неизмеримо их превосходит – идальго Дон Кихота, – пришпорили свои страницы и, подобно непокорным детям, принялись сами решать свои судьбы. Чтобы не позволить моему творению быть вовсе вытесненным, а также защитить уже увидевшее свет, я был вынужден написать продолжение к своему роману – всего лишь конец одного из самых избранных персонажей.

Однако, хотя для божественной цели требовалось только, чтобы за торопливым замыслом последовал быстрейший конец, вдохновению, почерпаемому из моего романа, было дозволено обрести выход. Посему был избран человек, дабы сотворить еще одно добавление к труду моей жизни, задуманное в качестве спутника двух подлинных романов, как по духу, так и по юмору. А поскольку мой главный персонаж уже обрел конец, этот новейший эпизод должен примкнуть к ним, не вторгаясь в подвиги и деяния самого благородного шута истории. Построение этого новейшего эпизода – вот работа данного автора.

Этот новый автор находится далеко в стороне от моей истории и происхождения. Его ум так и не обрел истинной опоры в каком-либо достойном идеале, а его персонаж наделен той же необузданностью, неуверенностью и беспредельностью отчаяния, которые некогда терзали мою душу. Однако этот ученик со всеми его изъянами подходит для намерения Бога не менее, чем солнечный восход или отливы и приливы моря. Посему рождение, развитие и завершение приключений, которые занимают следующие страницы, получили от меня благословение, но не помощь моей руки. Итак, его сердцу должно обрести товарища в Боге, его уму – вращать мельницу, мелющую фразы, а его перу – воссоздать дух ясной и благородной Комедии.

Педро, неукротимый меняльщик, посещает печатню и наводит справки о первых эпизодах нового комического романа

Честолюбивейшим желанием Педро было стать лучшим в мире меняльщиком товаров на товары, а потому ему нравилось во время утренней прогулки по нижнему кварталу Вальядолида – этого нового центра Испанской империи – смотреть, как его соседи и знакомые несут полные свыше краев корзины с покупками. А к тому же многие из них часто и весело здоровались с ним, называя по имени и упоминая самые последние их выгодные сделки. Кто-нибудь мог сказать: «Твоими яйцами завтракал император, друг Педро, а ты еще не подыскал пару пригожих ног для этих чулочков?» Или: «Скажи жене и дочкам, друг Педро, чтобы они приходили на примерку, эти кружева обогатят любую портниху».

Порой случались и жалобы, однако Педро охотно их выслушивал, ибо верил, что репутация его опирается не только на успехи, но и на быстроту, с какой он признавал и исправлял свои ошибки. И к этому он добавлял упорное терпение, так как ему все время приходилось напоминать участникам своих обменов, что даром ничего не дается и что ему полагается что-то и для себя. Если требовались, например, рабочие руки – собирать апельсины или выдергивать морковь, – это подразумевало «добавку» и для него. Поэтому он нравился людям: он же облегчал их нужды! Он знал все о каждом без малейшего вреда для кого-либо и неизменно доставлял чуть больше того, чем от него требовалось. Приятные грубоватые манеры и доходчивая поэтичность арго в его речи побуждали людей считать его дружелюбным, искренним, а главное – гением приятных неожиданностей.

Семейным человеком Педро по натуре не был. Его супруга, достойная католическая матрона, родила ему шесть дочерей, однако Педро лишь с трудом вспоминал их имена, а дни их рождений вообще не помнил. В семье и в доме появлялось лишь его тело, и то как гость, ибо дух его был всецело предан вышеупомянутой честолюбивой мечте. Впрочем, разглядеть это было непросто, так как он любил проводить время за едой, питьем и разговорами с друзьями и знакомыми. На вопросы о его семье он отвечал: «Император может содержать армию, погреб может содержать винные бочки, остроумец может содержать в уме много шуток, депеша может содержать важное известие, но я лишь с трудом могу содержать шестерых дочерей, и ни одна из них не скажет мне спасибо за то, что я ее отец. Все мои деньги уходят на гребни и нижние юбки. Ну а теперь о грядке с капустой у тебя в огороде. Душу священника, спаси его Господь, ублаготворили бы кочаны с нее для великолепного супа, который по-особому готовит его экономка, и суп – это такое лечебное снадобье, что, как говорится, может излечить зиму и вызвать весну. Ну, так если ты дашь их мне для передачи ему, он будет учить твоего сынка Библии и возносить за вас особые молитвы во время мессы. Но коли ты думаешь, что твои собственные молитвы не хуже и что пастырь, да благословит Небо его доброту и да простит его слабоумие, может возносить за вас молитвы не больше, чем сам Бог, тогда он разок-другой поучит твою дочку игре на церковном органе. Так, значит, я приду к тебе завтра утречком и избавлю тебя от хлопот с кочанами».