полными руками к кассе, не боясь, что меня могут увидеть знакомые. Становлюсь в небольшую очередь. Передо мной в очереди полная женщина с двумя пакетами накладных локонов.

Зная, что у меня красные заплаканные глаза, я смотрю в пол, оживая только для очередного шажка вперед. Передо мной уже только три человека, всего ничего.

Я готовлюсь сделать новый шаг, как вдруг слышу детский голосок:

– Простите, пожалуйста.

Я смотрю на девочку – и у меня разрывается сердце. Темно-шоколадная кожа, короткие курчавые волосы заплетены на затылке в косички. Глядя на нее, я вижу… я вижу… себя.

Ты красавица, Инка, – чудится мне папин голос. – Никому не позволяй в этом сомневаться. Помни, полуночное небо так же красиво, как рассветное.

Я смотрю на дребедень для осветления кожи, которую любовно прижимаю к груди, и чувствую физическую боль.

– Я сказала: извините, пожалуйста, – повторяет девочка. Я отхожу, она протискивается мимо меня, подол ее платьица подлетает над белыми носочками. Она хватает за руку мужчину в бандане.

Что я делаю? Я прихожу в себя, пролив одну-единственную слезинку.

Я покидаю очередь, извинившись перед кассиром из Южной Азии, который кричит: «Следующая!» Возвращаю все товары на место, хотя, наверное, ошибаюсь полками.

На улице меня так душат эмоции, что я теряю ориентацию: впервые в жизни не знаю, куда проехать по Пекхэму. Не могу управлять машиной – не то состояние. Мне надо побыть одной, в тишине.

Я полуслепо добредаю до парка, где когда-то ела на пару с Донованом курицу с картошкой, и падаю на ту самую скамейку. Слезы все текут, я не успеваю их вытирать. Я сдаюсь и даю им волю, позволяя себе неприличные, истеричные всхлипы.

– ИНКА?

Я поднимаю голову. Ко мне приближается Донован с коробочкой еды навынос. Я торопливо вытираю мокрое лицо. Господи, есть такое место, где мне не грозит встреча с ним?

– Что случилось? – Он подбегает к скамейке, роняет на нее свою коробку, обнимает меня.

– Всё! – От отчаяния я колочу себя кулаками по коленям. – Почему я вечно недостаточно хороша?

– Дело в работе? – Теперь его лицо совсем близко к моему.

– Нет, не в работе, а в… в…

– Семья?

– Нет, не семья. Господи, как же мне неудобно!

Донован массирует мне плечо, не отрывая от меня взгляд. Я смотрю на свои ноги, только что переставшие дрожать.

– Тот парень, да? – спрашивает он чуть погодя.

Я вскидываю голову и понимаю, что больше не смогу сдерживаться. В голову ударяет кровь.

– Я просто хочу, чтобы меня принимали! Принимали такой, какая я есть. Такой, какой я выгляжу. Во что верю. Чтобы мне не нужно было идти на компромисс с собой. Включая мою девственность. Я такая, какая есть, такой и принимайте – или не принимайте. Я устала от попыток меняться.

Донован пристально на меня смотрит. У меня вздымается грудь.

– Извини. Сама не знаю, что на меня нашло.

– Не извиняйся, – говорит Донован. – Т ы такая, какая есть, здесь не за что извиняться. Во что веришь, в то и веришь. Ни одна женщина не должна заключать сделок со своей совестью, тем более ты. Не знаю, что у тебя произошло с твоим другом, но человек, которому ты предназначена, будет относиться к тебе как к королеве.

Из-за этих его слов я почему-то роняю еще одну слезу. И еще одну.

– Ну перестань, Инка. – Он привлекает меня к себе. Я рыдаю у него на плече.

– Я совсем потеряла себя, Дон…

Он обнимает меня еще крепче, погрузив подбородок мне в волосы.

– Я теряю себя и уже не знаю, как снова отыскать.

Что привело сюда сегодня Инку?

Понедельник

Донован:

Надеюсь, сегодня все пройдет хорошо.

Джоанна:

Мы очень тобой гордимся.

Джеки не такая, как я ждала. И комната, где мы сидим, не такая: теплый свет, диван цвета морской волны, юкка в горшке в углу. На столе рядом со мной стакан воды и кувшин с фильтром. Джеки сидит напротив меня: волосы заплетены в косы, на плечах шаль. На ногах у нее кроссовки Retro New Balance с оранжевыми шнурками.

– Итак… – Она кладет себе на колени блокнот. Мы закончили с правилами и условиями, и теперь я знаю, что от меня требуется – например, «домашнее задание» (откровенно говоря, это звучит страшновато). – Что привело сюда сегодня Инку? – Она улыбается.

Я надуваю щеки, трогаю волосы, запускаю пальцы в завитки.

– Даже не знаю, с чего начать…

– С того, что тебе удобнее, – отвечает она. Я смотрю на ее ноги: в отличие от моих, они совершенно неподвижны.

В какой-то момент мне показалось хорошей мыслью записать телефон психотерапевта Донована. Но теперь, когда я к ней пришла, у меня уже нет той уверенности. Я не могу рассказать Джеки про мой план на бумажках, про приседания, про диету на основе толченого ямса – теперь мне даже подумать об этом тошно. И про то, как чуть не купила средства для отбеливания кожи, я не могу рассказать такой же темнокожей женщине, как я сама.

Поэтому я выпаливаю:

– Разве неправильно хотеть любви?

Джеки кивает, что означает, думаю, приглашение продолжать.

– Я хочу счастливого «после». – Меня саму удивляет мой оборонительный тон. – Простите, я… Меня не отпускает этот страх. Страх, что я никогда не… – Я осекаюсь, потому что не хочу говорить этого вслух. – Я хочу когда-нибудь найти любовь и выйти замуж. Да, знаю, сейчас двадцать первый век, а я плохая феминистка, да?

Я тянусь за стаканом с водой – мне надо за что-то держаться. Я заранее знаю, что скажет Джеки: она перечислит мне причины, по которым брак не равен счастью, как будто я сама этого не знаю.

Поэтому, когда Джеки качает головой, я удивленно приподнимаю брови.

– Не думаю, что плохая, – серьезно говорит она. – Просто ты – человек, а у нас, людей, внутренняя потребность заводить и поддерживать отношения. Так что, Инка, в таких желаниях нет ничего дурного. Но ты произнесла слово «страх». Скажи, это твой собственный страх – что ты никогда не найдешь любовь и не выйдешь замуж?

Я удивленно разеваю рот. Такое ощущение, что я угодила в ловушку, в подготовке которой сама участвовала. Джеки, кажется, чувствует то же самое, поэтому откидывается в кресле, успокаивая меня своим видом.

– Может, с этого и начнем? С катализатора, закрепившего твой страх. Для многих эту роль играет множество людей и вещей, но мы начнем с первого, что придет тебе на ум.

Тут мне не надо раздумывать.