близится гул барабанов и рев рогов, сквозь которые прорываются звуки ко€ры и лютен. Тут же и танцоры, уже не в масках, а с талисманами на руках, локтях и шеях; они кружатся и кажутся грибами во вздувшихся шальварах, что наполняются воздухом и приподнимают их над землей, делая затем спуск более плавным. Танцоры прыгают всё выше и кружатся всё неистовей, расчищая путь от пыли и духов. За ними следует двойная колонна воинов в церемониальных доспехах – в красных кольчугах те, что слева, а в зеленых те, которые справа. Строй разделяется и растекается по обе стороны помоста. Сбоку от возвышения располагаются принцесса и ее консорт, а также близнецы принца Ликуда и иные персоны, близкие по крови к дому Акумов. Барабаны перестают греметь, но рога продолжают оглашать площадь своим хриплым ревом.

И вот появляются два жреца фетишей, оба в синей краске; они шествуют впереди, провозглашая священные слова и пуская дымы, а следом молчаливо ступает принц Ликуд, на котором из одежды всего лишь слой пальмового масла. Он стоит у подножия лестницы, выпрямившись и глядя вдаль; кожа его темна, как жженое дерево, и глянцевито лоснится. Он высок и красив своей поджарой статью. Все придворные женщины, тайно стремящиеся к нему в наложницы, сейчас наверняка дают зарок, что будут беречь его именно таким, чтоб не разъелся.

Рядом с близнецами стоит женщина, которую Соголон никогда раньше не видела; по всей видимости, его жена, которая совсем скоро станет королевой. Двое старейшин в головных уборах из золота и перьев берут принца за обе руки и кричат, что сие не принц, не отец, не сын и никто. «Не принц, не отец, не сын и никто» подводится к тому стульчаку, задрапированному леопардовой шкурой. Здесь жрецы долго говорят на языке, которого Соголон не знает.

– Язык жрецов, королей и богов, – поясняет Королева Вуту. – Как на нем разговаривать, знают только они. Меня никто из них ему не обучал.

Соголон молчит, оторопело сознавая, что до тех пор, пока этот принц не будет коронован, она сидит рядом с Королевой да так близко, что их руки соприкасаются, а Королева этого, похоже, и не замечает. «Давай будем женщинами вместе», – сказала она слова, смысл которых постичь всё еще сложно.

– Все эти меченосцы, солдаты, стражники, омыватели душ, барабанщики, трубачи, челядинцы с зонтами, жрецы, вожди, короли нижних земель; никто из них не пришел даже взглянуть, как я выхожу замуж за Короля, – произносит Королева задумчиво.

Те двое старейшин по-прежнему держат Ликуда за руки и разворачивают его к сиденью спиной. Барабанщики, числом в несколько сотен, колотят всё сильнее и быстрее, дрожанием земли пробуждая богов подземного мира и духов суши, в то время как трубачи ревом рогов пытаются достичь богов неба.

– Они говорят, он неполон, пока не займет свое место, – молвит Королева Вуту, хотя только сейчас говорила, что не понимает их языка.

Снова, раздуваясь грибами, мелькают в кружении шаровары, отрывая танцоров от земли. Принц Ликуд закрывает глаза, и старейшины подводят его спиной к стульчаку. Старейшина, что сзади, снимает леопардовую шкуру и простирает ее перед собой. Теперь они отпускают принца, потому что он должен сесть сам, без помощи, с вышним спокойствием сильного и мудрого самодержца; он не должен мешкать или колебаться, и ему не к лицу шарить у себя за спиной, там ли стоит сидушка. Принц Ликуд садится одним движением. Барабаны и рога умолкают; люд шумит, поет и размахивает, снова вызывая их к жизни. Старейшина с леопардовой шкурой возлагает ее на плечи принца, лицо которого – маска отрешенного спокойствия.

– И всё равно еще не Король, – шепчет Королева Вуту.

– Да, ваше величество.

– Если хочешь следовать далее в Баганду, не буду тебе препятствовать. Ну а я возвращаюсь во дворец до тех пор, пока не перестану быть Королевой. Ты идешь?

– Нет, ваше величество.

– Я вижу, ты, как и я, навидалась достаточно.

Они еще ждут, когда принц, облаченный теперь в леопардовую шкуру, покинет в сопровождении старейшин помост. Как только уходит его семейство, Королева Вуту стучит по перильцу.

Обратно в королевскую ограду принц Ликуд возвращается уже как Король с новым именем Кваш Моки, что означает «повелевающий ветрами». Принцесса Эмини возвращается как Сестра Короля, но за это короны не предусмотрено. Соголон возвращается на свою постель из сена и ковриков. В полусне ее мысли вращаются вокруг близнецов: они теперь наследные принцы, и, может, есть надежда, что они ее давно забыли или им просто наскучило мстить девчонке из дальнего буша. Празднования в честь нового короля длятся три четверти луны, на протяжении которых конюшня то переполняется, то пустеет, то снова переполняется людьми и животными.

Иногда пиршество разрастается так, что выплескивается из дворцов на конюшню, и пьяные мужчины с шумными женщинами здесь широко гуляют, едят и пьют, разбрасываясь мясом, хлебом и вином. Довольно часто Соголон просыпается от звуков совокуплений по укромным углам; в этом усердствуют и мужчины и женщины, особенно распаляясь с этим делом по темноте. Кто здесь только не задействован: благородные особы с простолюдинками, жрецы и священники в схватке со жрицами и колдунами, друзья, мнущие врагов, вожди с девушками, упорно не желающими в себе их членов. А затем опять приезд на пиршество или отъезд кого-нибудь, оставленного новым Королем и королевством в горьких чувствах. Конюхи, уже попривыкнув к Соголон, начинают носить ей еду, а она к окончанию торжеств начинает ухаживать за лошадьми, чтобы как-то окупить свое здесь пребывание.

Ну а из дворца Сестры Короля за ней больше никто не приходит.

Девять

Бобо, молочно-белой масти. Он тот, с кем она разговаривает, когда работники уходят, а конюшня пустеет, хотя конюшня не бывает совсем пустой никогда. Чаще всего ночь наполняется самыми мирными и покладистыми существами во всем королевстве; более приятными, чем любой мужчина, каких она когда-либо встречала. «Когда-нибудь встретишь», – произносит голос, похожий на ее собственный. Теперь уж и не вспомнить, сколько четвертей луны назад она поняла, что это место самое приятное из всех, где ей когда-либо доводилось пребывать, а лошади – самая отрадная компания. Если бы лошадь могла преображаться как дворцовые львы, то, возможно, такой человек был бы идеальным другом – или же то, что в нем кроется, разрушило бы всё, что заложено в лошади. Со всеми лошадьми Соголон разговаривает, когда кормит их и чистит, но Бобо, белый конь с черным пятном на левом глазу, он еще и слушает – а подчас и