Четверо мужчин и трое женщин, брюзжащие, что родне жены Кваша Кагара место возле трона, а не здесь, с полевыми мышами. Кузнец, зубоскалящий с конюхами, что даже не знает, зачем он здесь, но слышал, что первого правителя дома Акумов прозвали Король-Кузнец.

Около полудня раздается хлопание крыльев, а тело овевает порыв стылого ветра. Соголон гладит шею вороного коня, когда внутрь входит Аеси. Один. Ею враз овладевают два противоречивых желания – скрыться и твердо стоять на месте. Завидев Соголон, он останавливается, явно удивленный видеть ее здесь, в конюшне.

«Так вот до чего ты дошла?» – словно бы спрашивает он, хотя и не вслух.

– Мне подойдет, – кивает он.

Соголон отступает в сторону.

– Честная работа – богам угода, – говорит Аеси.

«Работа, да не моя», – так и чешется у нее на языке, но лучше промолчать.

– Ну-ка седло, девочка.

И эта работа не ее, но руки сами собой снимают с перегородки седло, и на глазах у Аеси она седлает лошадь.

Прежде чем сесть верхом, Аеси внезапно хватает Соголон за щеку и держит – не больно, но цепко. Она хватает его за руку и противится, но пальцы как железные. Он не сводит с нее пронизывающего взгляда, и она смотрит в ответ, думая, что бы еще такое ему сделать. Так же неожиданно Аеси запрыгивает на лошадь и исчезает за воротами прежде, чем до Соголон доходит, что он ее отпустил. Проходит еще какое-то время, прежде чем она перестает ощущать у себя на лице его хватку. Вскоре после этого у нее так начинает разламываться голова, что она валится на кучу сена, сжимая себе виски. Боль пульсирует во лбу так, будто какой-то демон силится вылезти оттуда наружу. Она подползает к ближайшему деревянному столбу и бьется о него лбом, пока не меркнет в голове.

На церемонию ее вряд ли пропустят, а значит, нечего тратить время на злость и переживания, но глупая надежда всё-таки теплится. Когда же становится ясно, что она действительно никому не нужна, Соголон принимается ожесточенно себе внушать, что не должна «ни перед кем пресмыкаться». Она повторяет это как заклинание, снова и снова, пока мысль не отвердевает в слова, а слова не наливаются яростью, такой, что она хватает чашу с водой и швыряет ее о стену. Грохот пугает лошадей, которые с тревожным ржанием начинают метаться; на шум прибегают двое мальчишек-конюхов. Выяснив, что к чему, они хмурятся на эту выжигу, которая здесь по королевскому указу, так что трогать ее нельзя, но затрещину отвесить очень хочется, за зазнайство: раз тебя здесь терпят, то хоть веди себя тихо.

Зато она умеет ездить верхом, понятно? Действительно, просто взять себе здесь любую лошадь и проложить расстояние между собой и Фасиси; если на то пошло, она никогда не стремилась сюда ехать и не горела желанием остаться. Даже принцесса твердила во всеуслышание, что она здесь не рабыня; но тогда, если она не может перемещаться по собственной воле и не является рабыней, то ее можно считать пленницей. Но девочка, ты ведь всю свою жизнь была привязана к чему-то или к кому-то, оковы были на тебе так долго, что кандалы, можно сказать, стали частью твоей шеи. «Может, Кеме на самом деле приходил тебя освободить?» – спрашивает голос, похожий на ее собственный. По правде сказать, лучше бы просто видеть его голым – смотреть, а не желать от него чего-либо. Вот он подходит к ней, обнаженный, неторопливым шагом, широкая улыбка, потные плечи, голова в шлеме – а вот уже без. Жезл загорожен щитом, а вот уже и нет; грудь ловит солнце, мускулистые голые ноги вот-вот метнутся, подобно пружине, толкая тело с берега в реку. Соголон думает себя остановить, но «стой» – лишь слово из ее уст или знак на полу Олу, а не действие, которое нужно совершить, оно привольно кочует по ее сознанию.

Впрочем, нет, Кеме сейчас в конном строю проезжает мимо ее двери. Они с лошадью почти единое целое, поскольку оба в одинаковых одеждах. Лошадь задрапирована в то самое, белое с золотом, золотая полоса идет от пасти к уху, где сверху золотое убранство, а остальная часть ткани обернута вокруг шеи и закрывает всю длину от хвоста до изящных бабок, а на бабках золотисто-белые полоски с блестками алмазов. Кеме такой же бело-золотой под полной кольчугой, шлем из белого серебра настолько широк и высок, что бармица лежит на плечах и доходит до груди. Соголон молча провожает взглядом его плавное исчезновение в процессии.

Соголон срывается на бег. Со внутреннего двора она бежит вдоль дороги, над которой всё еще висит пыль от воинских рядов. Где-то впереди еще призрачно слышится шум давно ушедшей процессии, а на подходе к главным воротам и караульному помещению Соголон видит, что там нет никого, кроме редких часовых, расставленных у ворот и вдоль зубчатых стен. Как раз с ее приближением караульные неожиданно начинают открывать ворота. Изнутри там близятся четверо невольников с крытым паланкином, которые, проходя мимо Соголон, делают остановку. Занавески паланкина раздвигаются, и изнутри на нее смотрит лицо. Это она. Королева Вуту, последняя жена Кваша Кагара. Выглядит на удивление молодой – просто-таки девушка, только обвешанная тяжелым бременем золотых украшений. Ее лицо до сих пор сохраняет девичью округлость, и щеки нисколько не дряблые, только очень уж усталые глаза.

– Я тебя не знаю, – молвит она. – Откуда ты?

– Ваше величество, – спешно припадает на колени Соголон.

– Теперь уж нет. К исходу этого дня я буду уже просто женщина.

Королева Вуту стучит по перильцу, и невольники опускают паланкин наземь.

– Садись, – указывает Королева на подушки рядом с собой. – Давай будем женщинами вместе.

– Я пропахла лошадьми, ваше величество, – виновато говорит Соголон.

– Вот и славно. Единственные животные, которых я в этом гнездилище могу терпеть, – доносится в ответ.

Своими путями невольники добираются к центру города, опережая процессию. Королева, вопреки ожиданию, из паланкина не выходит, а лишь отодвигает занавеску для наружного обзора, оставаясь при этом незаметной внутри. Отсюда виден помост, обтянутый красным бархатом и увешанный шкурами леопардов и зебр. Сейчас там по возвышению расхаживают семеро старейшин и распевают молебны, окуривая воздух благовониями из трав. Один из старейшин метелкой из перьев омахивает в центре какой-то стульчак, поверх которого его помощник укладывает звериную шкуру.

– Обряд леопардовой шкуры, – поясняет Королева. – В Баганде будет еще церемония древесной коры, а в Кузнечном ряду телячьей кожи. После этого состоится коронация Ликуда на отцовском троне, который затем сожгут.

Постепенно