– Маня посадила сочинение писать, вкабинете работал. Вдруг домофон орет, подождал немного, потом догадался, чтодома никого, а Серафима Ивановна у близнецов и не слышит звонка. Пойду, думаю,погляжу, кого черт принес. А тут смотрю, идиот какой-то палит. Ну, я и разобралсяс ним. Что за люди пошли! Стрелять не умеет, а убивать собирается! С двух шаговв вас не попал, в буфет вмазал. Ну не кретин?!

Я не разделяла его возмущения по поводунеумелости киллера.

– Кто он?

– Черт его знает, – пожал плечамиБекас, – Иван Михайлович разберется.

– Может, простой вор?

– Домушнику пистолет с глушителем безнадобности, – пояснил Коля, – зачем себе жизнь усложнять? Онквартирки потрошит – это одна статья, а если с пушкой, это уже вооруженныйграбеж, совсем другая картина и срок иной.

Мы допили в молчании чай. Потом Бекасвздохнул.

– Дарья Ивановна, постарайтесь забытьслучившееся, мы разберемся.

Легко ему говорить, не так уж часто меняпытаются убить. Коля пододвинул почти полный фужер коньяка.

– Выпейте, и спать.

Я послушно опрокинула в себя бокал. Никогда неупотребляла благородный «Реми Мартен» лошадиными порциями.

То ли коньяк так подействовал, то ли Бекаснезаметно сунул в него снотворное, но в столовую я сползла только в пять часоввечера следующего дня.

Во рту словно кошки пописали, черепраскалывается, в глазах песок. Может, это и есть похмелье?

За столом сидел Кешка, перед ним стоялабутылка все того же «Реми Мартена» и рюмка. Странное дело, сын совсем не пьет,даже запаха коньяка не выносит. Максимум, что позволяет себе, – полбокаласухого вина.

– У меня мигрень, – попробовала яоправдать столь позднее пробуждение.

– Знаю, – не удивилсяАркадий, – Бекас сказал, ты вчера в восемь вечера залезла в кровать.

Ну Коля, просто режиссер-постановщик. И трупубран, и меня усыпил, и домашним наврал!

– Где все?

– Бабки гуляют, Гера на поиски дамысердца отправился, Маня в гараже с Бекасом, – сухо ответил Кеша.

– А Зайка?

– Не знаю, шляется, – сердито сказалсын.

– Вы поругались?

Аркадий демонстративно отвернулся к окну. Ссамого раннего детства насильно выдавить из него какую-либо информацию былоневозможно. Сообщал только то, что хотел. Кеша молчаливый человек, за весь деньможет обронить всего несколько фраз. Очень смешно было наблюдать, как он еще доженитьбы на Зайке разговаривал с Маней. У той рот просто не закрывается, и оначасто повторяла свои рассказы по два-три раза, пока брат не ронял: «Что тыговоришь? Очень интересно».

Ольгу он нежно любит, но, как все мужчины,частенько забывает, что жене нужно уделять внимания чуть больше, чемавтомобилю. А свой «Мерседес» Кеша просто обожает. Лучший досуг – мытье тачки,полировка капота и крыльев, и всего остального. В гараже несколько полок забитошампунями, полиролями, мастиками… Причем ни Зайкин «Фольксваген», ни мой«Вольво» не удостаиваются такой чести. Наши машины моет садовник.

Иногда в злую минуту Ольга заявляет, что«мерс» был бы Аркадию лучшей женой – всегда молчит и беспрекословно слушается.У Зайки чудный характер, и она никогда не ругается с муженьком, не кричит нанего. Хотя, по-моему, иногда Кеша заслуживает хорошего семейного скандала свизгом и битьем посуды. Например, он всегда начисто забывает о годовщинесвадьбы и Зайкином дне рождения. Потом, правда, раскаивается и несется заподарками. Но ведь дорого яичко-то к Христову дню. Почти всю свою жизнь Ольгасобирает фарфоровых собачек. Коллекция занимает у нее в спальне несколькошкафов. Неловкий супруг ухитрился разбить пару драгоценных экземпляров, но дажетогда не получил по лбу. Впрочем, не стоит так уж ругать Кешку. Он вполнеподдается воспитанию. Во всяком случае, фразу: «Ах, дорогая, ты чудесновыглядишь, а какое великолепное платье! Надо тебе, Оля, тоже такое купить» – онбольше женам приятелей не говорит.

– Поругались? – продолжала янастаивать. – Ну и что ты натворил? Опять собачку разбил?

Аркадий молчал, но я не отставала.

– Тебя целыми днями нет, конечно, Зайкетоскливо, сводил бы ее в ресторан или в гости.

Видя, что мать не отвязывается, Кешка выдавил:

– У нас проблемы.

– Какие?

Сын молча выложил на стол конверт. «ВасильевуАркадию» – стояло на плотной бумаге. Внутри штук десять цветных фотографий.Зайка смеется, держа в руке бокал с шампанским, она же сидит на большом красномдиване, а вот снимок, запечатлевший, как Антон нежно обнимает ее за плечи…

– Видала красавчика? – злобноосведомился Кеша. – Просто Бельмондо придурковатый! А Зайка! Вот уж неожидал, и что теперь делать прикажешь? Разводиться? Детей жаль.

Я вздохнула. Шустрый парень этот АнтонМедведев. Надо рассказать Кеше правду, хотя скандал начнется жуткий.

– Где взял снимочки? – решила яподобраться издалека.

Оказалось, вчера в консультацию пришел пареньи оставил у секретаря конверт, велев передать Аркадию.

Поглядев на расстроенное лицо сына, япринялась каяться в содеянном. Следующие полчаса были ужасными. Никогда Кешатак не орал, я даже и не подозревала, что русский язык настолько велик и могуч.Изо рта сыночка сыпались такие слова и выражения, что впору записывать, а потомиздавать учебник «Этимология русского мата». Наконец наш адвокат слегкауспокоился.

– Это ты в тюрьме у своих подзащитныхлексики поднабрался?

Кешка снова открыл рот, но тут в столовуюкосяком повалили домашние: Нина Андреевна, Римма Борисовна и Гера. Последнийввел довольно невзрачную худенькую женщину.

– Познакомьтесь, – горделивосообщила Римма Борисовна, – Тамарочка, Герочкина невеста. Она дочкаакадемика, преподает философию.

Чудесная профессия для наших времен, наверное,страшно денежная, подумала я, оглядывая щуплое существо. Да, гордиться ейостается только папиным званием! Абсолютная мышь, даже цвет волос напоминаетшерстку грызуна – серый и тусклый. Может, больная? Возраст тоже с трудомподдается определению. Обладательнице такого мелкого личика с почти полнымотсутствием рта можно с успехом дать и двадцать, и тридцать, и сорок. Ну, сорок– это, конечно, слишком, а вот тридцать пять – запросто!

– Вы тоже брачное объявлениедавали? – невежливо осведомилась подбежавшая Маруська.