был предком всех скотоводов, живущих в шатрах, что Иувал был предком всех играющих на гуслях и свирели и что Тувалкаин был предком всех медных и железных дел мастеров (кузнецов). Фактически это схоже с Миром идей Платона, в котором все объекты — всего лишь отражения идеальных прототипов. Самый искусный врач — Асклепий, все остальные — всего лишь его копии. Шумеры приписывали все профессии, виды искусств и ремесел божественным прототипам: что предвосхищает более близко платоновской формулировке. (Это иллюстрирует ближневосточную подоплеку элементов классической греческой философии. Было бы ошибочным делать вывод из книги вроде данной, что Ближний Восток оказал влияние на Грецию только в области литературы. Мы не предполагаем, что шумеры дали миру философов вроде Сократа, Платона и Аристотеля. На деле сравнение Илиады или Одиссеи с эпосом о Гильгамеше или угаритским эпосом показывает, что шумеры и семиты никогда не производили подобного Гомеру. Мы говорим лишь то, что греки достигли совершенства, но не в вакууме; и археологические открытия показывают нам, что они использовали наследие древних соседних цивилизаций, строя свою цивилизацию. Это касается греческой науки и философии, а также греческой письменности и литературы.)

Гильдии были замкнутыми корпорациями, внутри которых рождались их члены. Единственным исключением было усыновление. Табличка Нузу N, VI: 572 регистрирует усыновление, в котором приемный отец обязан обучить своего приемного сына своему ремеслу. Свод законов Хаммурапи (№ 188) (сравните хеттский кодекс № 200Б) регулирует подобные усыновления. По Кодексу Хаммурапи считалось уголовным преступлением обучиться ремеслу через усыновление, а потом пытаться уклониться от исполнения сыновних обязанностей.

Члены гильдии, считавшиеся отличными от остального населения, часто жили уединенно. В эпосе о Гильгамеше (11: 35) говорится о граде — народе и старцах. У евреев были «города левитов» (Лев., 25: 32), где левитам «всегда можно выкупать» дома. Месопотамцы создавали торговые колонии, где у их тамкаров были свои дома и управления.

Во всем эпосе делается акцент на социальный престиж артистов. Как мы уже неоднократно отмечали, среди главных персонажей злодеев не было. Даже лидеры среди женихов изображаются достойными похвалы, как, например, «Антиной с Евримахом прекрасным сидели особо, прочих вожди, перед всеми отличные мужеской силой» (Одиссея, 4: 628–629). Описываемые люди — избранные, а не заурядные; например, «свободные ль, взятые им из народа? Или наемники? Или рабы»? (Одиссея, 4: 643). «Избранная молодежь» Итаки, в отличие от наемников или рабов, «все молодые, из самых отличных» (Одиссея, 4: 652). Эта особенность «избранных людей» подчеркивается в Египте и Израиле, как мы отметим позднее.

В дискуссиях молодежи полагалось уважать возраст. Когда Диомед обращается с советом к своим старшим, он предваряет свои замечания просьбой, чтобы старшие (герои) на него, самого младшего среди них, не сердились за его высказывания (Илиада, 14: 111–112). Это натуральная особенность действительной жизни. (Для индоевропейцев был характерен строгий патриархат и почитание старших. — Ред.) У евреев Елиуй, сын Варахиилов, предваряет свое обращение к старшим таким образом: «Я молод летами, а вы старцы; поэтому я робел и боялся объявлять вам свое мнение» (Иов., 32: 6–7).

Гостеприимство считалось краеугольным камнем добродетели. Эпос включает в число больших добродетелей не только защиту странника, но и небольшие формальности, которые соблюдаются, когда принимается гость. Подготовка и предложение напитков изображается в гомеровских поэмах, и в угаритской литературе, и в Библии. Также характерно для греческих и угаритских текстов, чтобы хозяин спрашивал гостя, зачем тот пришел. Например, Илиада, 15: 90–91: Фемида после того, как Гера приняла у нее чашу, спросила: «Что ты, о Гера, приходишь, таким пораженная страхом? Верно, тебя устрашил громоносный супруг твой Кронион?» В Илиаде, 1: 202 Ахиллес принимает Афину с вопросом: «Что ты, о дщерь Эгиоха, сюда низошла от Олимпа?»

Не только хозяин, но и гость несет обязанности. Телемах говорит женихам: «Может меж вами от хмеля вражда загореться лихая; кровью тогда сватовство и торжественный пир осквернится: само собой прилипает к руке роковое железо» (Одиссея, 16: 293–294). И в угаритских текстах, и в библейской Книге притчей Соломоновых выражается отвращение к раздорам во время пиров. Еще одно нарушение гостями правил поведения на пиру состояло в нескромности по отношению к женщинам в залах. Ваал из Угарита проклинает развязность в отношении служанок на пирах, точно так же, как Одиссей жалуется на женихов, развращавших его служанок-рабынь. («Двенадцать из них, поведеньем развратных» (Одиссея, 22: 424) Одиссей повесил на одном канате: «Петлями шею стянули у каждой; и смерть их постигла скоро: немного подергав ногами, все разом утихли» (Одиссея, 22: 472–473).) Плутарх (Жизнь Тесея, 30: 3) упоминает о наглости гостей-кентавров, проявляемой к женам их хозяев.

Ничего не было хуже, чем бродить, не имея дома, по земле. Посейдон покарал Одиссея не смертью, но заставил его скитаться вдали от дома в течение многих лет (Одиссея, 1: 74–75). Как мы видели во введении, даже убийцы, скитавшиеся, чтобы избежать мести, являлись объектом жалости. Убийство само по себе было достаточно плохим делом, но позиция в отношении убийцы была мягче той, которой мы придерживаемся сегодня. Некоторые из самых великих героев были убийцами и были наказаны за свои преступления изгнанием. Патрокл в юности убил сына Амфидамаса во время ссоры в процессе игры в кости. И поэтому Менетий привел своего сына Патрокла к Пелею (Илиада, 23: 85–90), который защитил его в своем доме, где Патрокл стал закадычным другом Ахиллеса. В Исходе, 2: 12 также величайший из евреев, Моисей, был убийцей. Он убил (и закопал в песок) какого-то египтянина («Посмотревши туда и сюда, и видя, что нет никого, он убил египтянина, и скрыл его в песке») (Исх., 2: 12) и заплатил за свое преступление бегством и многими годами изгнания.

Цареубийство (или, более точно, убийство одного из царского рода) было особенно тяжелым преступлением. Амфином отговаривает от убийства Телемаха, потому что «царского сына убийство есть страшно-безбожное дело; прежде богов вопросите, чтоб сведать, какая их воля» (Одиссея, 16: 401–403). Нежелание Давида убить своего врага Саула и его семью проистекает из отвращения к цареубийству; ибо Давид был не из тех, кто стеснялся кровопролития в других обстоятельствах (поголовно уничтожая людей соседних, нееврейских племен: «А народ, бывший в нем [городе Равве], он вывел, и положил их под пилы, под железные молотилки, под железные топоры, и бросил их в обжигательные печи. Так он поступил со всеми городами Аммонитскими» (2 Цар., 12: 31).

Когда убивали человека, его душа могла найти покой в Аиде только после того, как будут сделаны соответствующие жертвы. Например, Ахиллес принес в жертву двенадцать знатных пленников-троянцев, чтобы умилостивить