Эрцгерцог Карл ответил 1 апреля уклончиво: «Конечно, господин главнокомандующий, ведя войну и следуя долгу и чести, я желаю, так же, как и Вы, мира для счастья наших народов и человечества. Тем не менее, находясь на посту, который мне вверен, я не считаю себя вправе ни входить в рассмотрение, ни положить предел ссоре между воюющими сторонами. Я не получал от Его Величества императора никаких полномочий для ведения переговоров, и вы потому найдете естественным, что я не вступаю с вами ни в какие переговоры, ожидая распоряжений свыше относительно такого важного вопроса, не входящего, по существу, в мою компетенцию. Каковы бы ни были, впрочем, будущие судьбы войны или надежды на мир, прошу вас быть уверенным, господин генерал, в моем глубоком уважении к Вам»[651].

Наполеон понял, что надо гнать австрийские войска до самой Вены, пока Габсбурги сами не запросят мира. Думается, в письме эрцгерцога Карла его задела ссылка на то, что эрцгерцог, имперский принц, родной брат самого императора, не имеет полномочий «свыше» для мирных переговоров. Наполеон-то, по рангу всего лишь рядовой генерал, один из многих, готов был вести любые переговоры без всяких полномочий свыше, по ситуационной необходимости и собственному разумению. Как бы то ни было, он возобновил преследование войск эрцгерцога Карла, наращивая свою наступательную мощь, и 2 апреля, в 3 часа пополудни, у г. Неймаркта настиг изготовившуюся к обороне армию эрцгерцога. Первой пошла в атаку дивизия Массена, за ней - другие, с яростным воодушевлением, предвкушая скорый конец войны. Австрийцы дрогнули. По воспоминаниям Наполеона, «эрцгерцог Карл рисковал собой, но бесполезно: его войска были отброшены», потеряв 3 тыс. человек убитыми и ранеными, 1200 - пленными, 6 орудий и 5 знамен[652].

Неотступно следуя за вновь отступившим эрцгерцогом, Наполеон 7 апреля вошел в г. Леобен. Отсюда перед ним открывался прямой путь к столице Австрии. Паника в Вене росла: «Ганнибал у ворот! Бонапарт завтра будет здесь!» Уже не только правящие верхи, но и все вообще горожане, «так долго жившие спокойной и размеренной жизнью, были в страхе, ожидая приближения непобедимого врага»[653]. Да, Наполеон разгромил одну за другой четыре армии, которые Австрия посылала против него во главе с лучшими полководцами империи - тремя фельдмаршалами и эрцгерцогом, будущим генералиссимусом. Теперь ей оставалось только просить мира, что она и сделала.

В тот же день, 7 апреля, когда Наполеон вступил в Леобен, к нему прибыли два парламентера: начальник штаба эрцгерцога Карла генерал-лейтенант Иоганн Бельгард (будущий фельдмаршал и президент гофкригсрата) и генерал-майор Максимилиан Мерфельдт (впоследствии австрийский посол в Петербурге и пленник Наполеона в «битве народов» под Лейпцигом). Наполеон согласился подписать с ними перемирие на 5 дней, а 13 апреля тот же Мерфельдт и посол Неаполя в Вене маркиз Марцио-Мастрилли Галло (фаворит австрийской императрицы) уже с необходимыми полномочиями свыше, от императора, повели с Наполеоном переговоры о мире.

Собственно, Директория уполномочила вести такие переговоры генерала А. Ж. Г. Кларка. По данным В. Скотта, Кларк имел задание не только наблюдать за действиями Бонапарта, но даже «арестовать его, если возникнут сомнения в его верности французскому правительству»[654]. Однако Наполеон не стал дожидаться прибытия Кларка в Леобен из Турина, где тот выполнял другие поручения Директории. Сделав вид, что, кроме него, никто от Франции не уполномочен вести переговоры, он пригласил австрийских уполномоченных приступить к делу: «...он просто-напросто не изъявил ни малейшего сомнения, что имеет на это полное право»[655]. Не усомнились в этом и генерал Мерфельдт с маркизом Галло.

Переговоры в Леобене Наполеон вел корректно, но подчеркнуто с позиции силы. Австрийцы это почувствовали сразу, как только предложили записать в первой статье мирного договора (в порядке комплимента французам), что император Австрии признает Французскую республику. «Вычеркнем это, - заявил Наполеон. - Республика сияет, как солнце, собственным светом. Только слепцы не замечают этого»[656].

Договор был подписан 18 апреля в замке Эггенвальд, под Леобеном. Его условия считались предварительными и подлежали обсуждению и ратификации с обеих сторон на высшем уровне. Но, по сути дела, обе стороны понимали, что главные пункты, согласованные в Леобене, останутся неизменными. Австрия отказалась от Бельгии, входившей в состав Австрийской империи со времен войны за т. н. Испанское наследство (1701-1714 гг.), и от всех своих владений в северной Италии. Зато Наполеон, щадя самолюбие Габсбургов, не стал настаивать на отторжении от них рейнских земель и даже (в секретной статье договора!) обещал передать Австрии часть территории Венецианской республики[657].

Текст Леобенских статей был доставлен в Париж членам Директории. Эту почетную миссию Наполеон доверил самому заслуженному из своих боевых соратников по Итальянской кампании - Андре Массена. Директория отреагировала на самоуправство своего «чудо-генерала» с нервным раздражением. Леобенский договор ее не устраивал. Она ведь требовала присоединить к Франции Рейнскую область, а Габсбургам в компенсацию вернуть Ломбардию. Директория попыталась одернуть развоевавшегося дипломата Бонапарта и поставить его на место как своего прислужника. Наполеон ответил ей резким письмом от 31 мая 1797 г.: «Вы упрекаете итальянскую армию, которая, преодолев все трудности и препятствия, пошла на Вену и вынудила австрийское правительство признать Республику И вы ставите Бонапарту в вину подписание мира с Австрией! Я вас предупреждаю, а я говорю от имени пятидесяти тысяч солдат: время, когда трусливые адвокаты и злосчастные болтуны отправляли на гильотину солдат, прошло. И, если вы вынудите их, солдаты Италии придут в Клиши (пригород Парижа. - Н. Т.) во главе с их генералом. И тогда - горе вам!»[658]

Комментируя этот текст, Анри Лашук заметил: «Согласно республиканскому календарю через два года, пять месяцев и девять дней один осенний день будет называться 18 брюмера»[659]. Директория, естественно, не знала, но уже могла опасливо предполагать, что последует во Франции через два с половиной года. Поэтому она, как говорят в таких случаях, проглотила пилюлю, и вместо того, чтобы сбить спесь с Бонапарта, сама поджала хвост, поздравляя его с очередными победами и одобрила Леобенский договор именно как предварительный, т. е. еще не о мире, фактически - о перемирии. А пока все время от подписания Леобенских статей до заключения мира в Кампоформио, т. е. ровно шесть месяцев, с 18 апреля до 18 октября, Наполеон энергично занимался не только итальянскими, но и сугубо французскими делами.