– Кузьмина встречать едете?

– Откуда всё знаешь, Илья Герасимович, поделись? – обернулся Солонецкий.

– Дедукция… Конан Дойля люблю перечитывать.

– Ну, тогда и гадать нечего, устраивайся в Скотленд-Ярд.

– Время покажет, – скрывая обиду, уклончиво произнёс Костюков.

На аэродроме Солонецкий быстро прошёл в здание аэропорта – три состыкованных вагончика. Кузьмин сидел на скамейке, кутаясь в шубу, придерживая рукой пухлый коричневый портфель.

– Ну, здравствуй, Геннадий Макарович, – протянул Солонецкий руку и так посмотрел на суетящегося подле Пискунова, что тот невольно вытянулся, бросив руки по швам. – Как долетел?

– Нормально.

Кузьмин подхватил портфель и пошёл вперёд, а Солонецкий, поискав глазами, что бы ещё могло принадлежать главному инженеру, и не увидев багажа, вышел следом.

Перед машиной Кузьмин остановился.

Расторгуев распахнул заднюю дверку, и, положив на сиденье портфель, Кузьмин сел.

– Поехали, – сказал Солонецкий, устраиваясь впереди.

– А Илью Герасимовича? – негромко спросил Расторгуев.

– Поехали, – повторил Солонецкий и повернулся к Кузьмину. – Давно из дома?

– Вчера вечером.

– Повезло с погодой.

– Повезло. – Кузьмин помолчал. – Выводы Ладова – ошибочны…

– О делах потом, Геннадий Макарович. Сейчас поедем ко мне, отдохнёшь, пока твою квартиру в порядок приведут, а уж потом поговорим.

– Давайте сразу домой.

Их взгляды встретились, и Солонецкий отметил синеву, кольцами охватывающую глаза главного инженера.

– А ваши как? Семья? – спросил он.

– Семья? – задумчиво переспросил Кузьмин. – Один я, Юрий Иванович.

Кляня себя за бестактность, Солонецкий отвернулся.

Догадливый Расторгуев включил приёмник, завертел ручку, разыскивая станцию, которая лучше всех пробивалась сквозь разряды.

– Вот уж эти магнитные бури, – бодро вступил он в разговор. – У жены по утрам волосы дыбом встают от них…

– А может, не от того? – поддел Солонецкий. – Ты это выясни.

– А чего выяснять, всё и так ясно, – подыграл Расторгуев. – Как с вечера ко мне примастится, так до утра…

Солонецкий улыбнулся, поглядывая в зеркальце на Кузьмина, и ему показалось, что и тот улыбнулся.

– Дипломат ты, батенька, – сказал он Расторгуеву. – Давай-ка, вези нас ко мне. – И, повернувшись к Кузьмину, добавил: – Ольга Павловна нас накормит, а потом уж и домой тебя отведу.

Кузьмин промолчал, и Расторгуев свернул к коттеджу начальника строительства.

…Поглядывая через стекло машины на знакомые улицы, занесённые до самых окон дома, Кузьмин ловил себя на ощущении, что он вернулся из командировки. За эти недели на новом месте он не смог привыкнуть ни к мелким масштабам новой стройки, ни к её размеренному неспешному ритму, в котором не было места для новшеств. Новая работа не требовала его ума, его деловых качеств, она превратила его всего лишь в передаточное колёсико в исправном механизме. Теперь же он вернулся к своему делу.

С порога Солонецкий крикнул, что он не один, предупреждая Ольгу Павловну.

Та вышла в коридор в фартуке, покрытом пятнами краски, извинилась за свой рабочий вид. И всё это было сказано так естественно и буднично, что напряжение, которое не покидало Солонецкого, исчезло: он уже не боялся, что Кузьмину здесь не понравится.

Скинул пиджак, растегнул ворот рубашки, вошёл на кухню, сказав Ольге Павловне, что гостя передаёт в полное её распоряжение, пока он чего-нибудь приготовит. Но та пришла следом:

– У меня это привычнее получится.

Солонецкий подумал, что она умница.

Умница, потому что пришла к нему. Умница, потому что не задаёт вопросов, на которые он сейчас не хотел, да и не мог бы ответить.

– Вот так мы и живём, – входя в комнату, произнёс он. Кивнул в сторону закрытого тканью этюдника: – Не показывает… А любопытно чертовски.

– Я тоже увлекался. – Вдруг сказал Кузьмин. – В изостудию ходил, горшочки рисовал. Но таланта нет.

– У каждого свой, – отозвался Солонецкий и присел на диван рядом с ним. – Да, вроде мало времени прошло, а сколько всего произошло… – после паузы продолжил он, понимая, что отодвигавшийся разговор всё же должен произойти сейчас. – Записка Ладова действительно не имеет под собой почвы?

– Абсолютно. Хотя обвинить Ладова в предвзятости довольно трудно. Другое дело – в недостаточной компетентности.

Солонецкому казалось, что выводы Ладова неуязвимы. Было учтено всё: и уже вложенные деньги, и сроки, и предполагаемые потери квалифицированных кадров. И эти потери были всё-таки ниже тех, которые понесло бы государство, если стройку довести до конца: она-де не закроет нужды заполярного города в электроэнергии, поэтому лучше строить ГРЭС…

– Нефти и газа рядом, по прогнозам, не так уж много. Угля тем более, и выигрыш в два-три года обернётся проигрышем, – сказал Кузьмин. – Легко сосчитать, сколько мы потеряем только на перевозках сырья… К тому же с пуском всех агрегатов ГЭС почти закроет нужды. Экономичнее будет уже сейчас предусмотреть более мощные турбины. Время на их изготовление есть.

– А я даже не поинтересовался данными геологов, – признался Солонецкий.

Кузьмин промолчал.

– Что нового на строительстве? – спросил он после паузы.

– С Сорокиным расстались да Илья Герасимович собирается уходить…

Солонецкий посмотрел на Кузьмина.

Тот одобрительно кивнул.

Ольга Павловна позвала их к столу. Кузьмин ел с апетитом, нахваливая, а после обеда заговорил с Ольгой Павловной о современных художниках. Та оживилась, достала альбомы репродукций, разговор их стал Солонецкому неинтересен. Наблюдая за ними, он думал, как всё-таки люди ограничены служебными отношениями. Как много теряют, отказывая друг другу вот в таких, без подчинения и приказаний, вечерах. И оттого, что Кузьмин вдруг стал ему понятнее и ближе, Солонецкий поверил, что всё образуется. Будет ГЭС, будет посёлок – может быть, последнее его дело на земле. И ничего зазорного в том, что построить всё это Солонецкому поможет молодой главный инженер, с которым он во многом не согласен…

– Вы очень хорошо чувствуете живопись! – услышал он голос Ольги Павловны и вернулся в действительность.

– Хотел рисовать. Даже учился, – сказал Кузьмин, и неожиданно мягкая, почти детская улыбка преобразила его всегда строгое лицо.

– И что же вам помешало? – спросила Ольга Павловна.

– Как-нибудь потом расскажу, а сейчас извините. – Кузьмин поднялся. – Я с дороги…

– Действительно, – заторопился Солонецкий. – Я провожу.