И в этом они не были похожи.

Солонецкого, как он сам считал, можно было отнести к идеалистам.

Кузьмин же был технократ.

«Похоже, их время пришло», – подумал он.

И мысль эта испугала.

Кто они, фанатично преданные делу и видящие в людях лишь исполнителей? Жёсткие прагматики, для которых главное – дело?.. Куда они поведут общество?

К бездушию?..

Но он вспоминал вечные пробивания, проталкивания, уговаривания и стал убеждать себя, что приход нового поколения, людей, похожих на Кузьмина, обществу необходим. Дальше всё так, как шло, идти уже не может. На примере своей, уже четвёртой, стройки он видел, что экономика трещит по швам. Масса сил тратилась и тратится на заведение отношений, приятельств и знакомств. А дело помимо воли катится на старых, невесть когда нажитых методах управления. Сколько раз он сам удивлялся абсурдности приказов и решений, приходящих сверху. Сколько раз скрипел зубами, но – исправно впрягался в лямку заведомо бесперспективной идеи.

Но не пересилит ли рациональное бездушие Кузьмина те человеческие отношения, на которых всё держится в этом мире? И не отринет ли он и ему подобные то, что делали до них, то как жили до них….

Страшно узнать вдруг, что всю жизнь ты жил не так. И думал не так. И делал не то. И в результате не способствовал, а тормозил естественный ход истории…

Обойдя посёлок, Солонецкий вновь вернулся к дому. К его удивлению, в окнах было темно.

Открыв дверь своим ключом и не зажигая свет, он снял шубу и унты. В темноте на ощупь нашёл на плите тёплую кастрюлю, съел пару ложек борща и прошёл в спальню.

Он раздевался не видя, но ощущая притихшую Ольгу Павловну, боясь, что она сейчас что-нибудь скажет, спросит о чём-то – может быть, о самом главном. И он солжёт.

Но Ольга Павловна молчала.

Осторожно прилёг на краешек постели.

Ольга Павловна спала.

Она лежала, свернувшись клубочком поверх одеяла, укутавшись в покрывало, ровно дыша, ему показалось, что он даже разглядел на её губах улыбку.

Он наклонился к ней, погладил по голове – легонько, чтобы не разбудить, потом обнял и стал засыпать, забывая свои нерадостные мысли и тоску…

Две недели Солонецкий пытался разобраться в бумагах Кузьмина. Он решил сделать это сам, не обращаясь ни к кому за помощью, и долго не хотел признаться, что в инженерных вопросах знает гораздо меньше своего бывшего главного инженера. А ведь было время, и не так уж давно, когда он мог поставить на место любого специалиста. Когда ни в одном вопросе никто не мог его провести. Да и сейчас не было на стройке человека, который мог бы сказать, что начальник строительства чего-то не знает.

Но расчёты и обоснования Кузьмина он до конца не понимал.

Он попросил Веру Сергеевну принести из библиотеки книги, список которых получился довольно длинным, ещё три дня не выходил из кабинета. И чем больше вникал в проекты Кузьмина, которые в своё время, пролистав, отложил в сторону, тем больше сознавал, как далеко вперёд заглядывал их автор. Его замыслы одновременно захватывали и пугали. Они требовали огромной энергии, которой Солонецкий в себе не чувствовал.

Он разозлился, забросил папку в ящик стола и несколько дней подряд не вылезал из котлована, машинного зала будущей станции, побывал на ЛЭП. Сгоряча отчитал Божко, хотя видел, что после Сорокина многое в управлении механизации изменилось в лучшую сторону. По заслугам и не выбирая выражений разнёс Гриневского, исправно гнавшего метры и как всегда перевыполнявшего план, – за несоблюдение техники безопасности.

В конце этой недели ему стало казаться, что теперь и без революций всё сдвинется, покатится дальше с ещё большим ускорением. И в это время пришла бумага из главка. Ещё особо не вникая в объёмистый приказ, подписанный Киреевым, прочтя только первые строки, Солонецкий вспомнил письмо Ладова, на которое он так и не ответил, и запоздало пожалел об этом.

Это была ошибка, которую при его опыте допускать было непростительно.

Это была инерция тех добрых отношений, которые всегда расслабляют, всегда обманывают, и теперь он расплачивался за неё.

Приказ в категоричной форме, если не считать неким послаблением срок в один месяц, обязывал свернуть основные работы и представить в главк план ведения работ в новом году с учётом снижения темпов строительства более чем в два раза.

Это было начало консервации.

Это было последнее киреевское проявление личного расположения к Солонецкому – месяц на ответный ход.

Это был последний шанс выстоять против Ладова. А то, что в издании этого приказа не последнюю роль сыграл именно Ладов, Солонецкий понял из пояснительной записки. Читая её, он удивлялся умению Ладова так убедительно выстраивать аргументы под желаемый вывод. Всё было подогнано, сшито так, что ни белых ни чёрных ниток заметить было нельзя. И теперь письмо Ладова, которое показалось Солонецкому просительным, высвечивалось иначе. Это было письмо-предупреждение, письмо с предложением выхода.

Это была защита, которую скорее можно было бы назвать нападением.

Солонецкий откинулся в кресле и вдруг вспомнил давний сон, преследовавшего его человека, чёрный зрачок направленного на него ружья. Нет, сниться тогда должен был не Кузьмин. Человеком, безжалостно догоняющим его в тундре, был Ладов.

Правда, не укладывалось в голове, почему заместителю начальника главка так хотелось сменить свой уютный кабинет в городе на прозябание среди тундры. Здесь были мотивы, о которых Солонецкий не знал и мог только догадываться. По доходившим до него слухам, которым он в своё время не придал значения, Киреев был недоволен своим заместителем и не прочь был его заменить. И если это так, то всё раскладывалось по полочкам. Добровольно попроситься на гиблую стройку, а именно такой Ладов представил её, вернувшись в главк, чтобы якобы навести порядок, доказав своё умение, а потом использовать её как трамплин, как веский довод против того же Киреева… Ну и заодно показать, на сколько голов он выше Солонецкого…

– Нет уж, друг ситный, мы ещё поборемся, – нажав на кнопку звонка, вслух сказал Солонецкий.

Вошла Вера Сергеевна.

– Кофе, Вера Сергеевна, да покрепче…

По-разному принимал Солонецкий решения.

В молодости – лихо, сразу, не всегда потом сознаваясь в их неверности.

С годами научился не спешить, потом – не медлить, но взвешивать все «за» и «против» в те считанные минуты, пока подчинённые выясняли отношения на планёрках.

Но принимать решение вот так сразу, не просчитав все варианты, давно уже не приходилось…

Вера Сергеевна принесла кофе.

Размешивая ложечкой сахар, попросил заказать главк, позвонить в любой отдел и узнать телефон их бывшего главного инженера.