Савельев насторожился.

– Я ведь кой-чего привёз, – многозначительно произнёс Солонецкий. – Так что скоро все проблемы твои снимутся, и будешь ты опять миллионером, а не скрягой…

– Ох, сколько раз я это уже слышал, – вздохнул Савельев.

– Теперь уж точно. Так что давай-ка мы решим этот вопрос полюбовно.

– Не могу.

– Да нет, мы уж решим, – нажал Солонецкий.

Савельев упрямо покачал головой.

– Найдём деньги, найдём, – твёрдо сказал Солонецкий. – И рабочим заплатим.

– Только по вашему приказу.

– Хитёр, Алексеич, хитёр… Ты же знаешь, что мой приказ ничего не значит…

Солонецкий прищурился и не отводил взгляда до тех пор, пока наконец Савельев не сдался.

– Вот за что я тебя, Алексеич, и на пенсию не отпущу, будешь со мной до последнего дня ездить, – подсластил он, и главбух, так и не высказав свой последний и самый главный довод, молча вышел из кабинета.

Оставшись один, Солонецкий порадовался своей победе, но радость была короткой, надежда на то, что в ближайшее время отношение к стройке изменится и всё пойдёт так, как идёт в самый накал строительства, когда деньги текут рекой, мелькнула и ушла. И чтобы сбылось то, в чём он только что заверял главбуха, надо было готовить обстоятельную толковую записку, против которой не выстоят в министерстве, в Госплане. Надо было доказать целесообразность продолжения строительства. Но какой должна была быть эта записка, чтобы отмести все доводы Ладова, Солонецкий пока не представлял.

– К вам Костюков, – доложила секретарша.

– Пусть войдёт.

Костюкова после приезда он видел только на планёрках и не форсировал разговор, который был неизбежен. Начальник главка намекнул о Костюкове. Рано или поздно с ним надо было поговорить начистоту, но лучше бы не сейчас.

– Что у тебя? – спросил он, давая понять, что на длинный разговор не настроен.

Костюков сел, вытянул ноги, помолчал, словно сказанное не имело к нему никакого отношения.

– Мы с вами и парой слов не успели перекинуться, – начал он. – А положение серьёзное, Юрий Иванович. Главного инженера нет, надо что-то предпринимать…

– Есть предложение?

– Предложения, собственно, нет, но, как ваш заместитель, я обеспокоен сложившейся ситуацией.

– Главный инженер – это моя прерогатива…

– Совершенно верно, но мы делаем одно дело.

– Это верно, одно. Только по-разному… Кстати, как вы, мой заместитель, относитесь к моему… аморальному поведению? – серьёзно спросил Солонецкий.

Костюков помедлил. Он искал единственно верный ответ и после паузы произнёс:

– Не одобряю.

– Лаконичная формулировка.

– Формулировка – это дело десятое, главное – факт, говоря словами нашего бывшего главного инженера.

– А вы записываете цитаты?

– Боже упаси, у меня хорошая память…

– У вас ведь и выговоров нет?

– В послужном списке – одни благодарности.

– Вот я и думаю. – Солонецкий вздохнул. – Как же нам с вами разойтись?.. Но тут – как в дешёвой мелодраме: я к вам симпатий не питаю, а вот вы, наоборот…

– Да нет, в принципе я тоже… Только расходиться мне действительно не к спеху. Вот если бы с вашей помощью да куда мне хочется…

Солонецкий усмехнулся. Вот и поговорили искренне. Костюков из тех, кто и на понижении поднимается вверх.

– И всё-таки уйти вам придётся без моей помощи, – сказал он. – Со своими обязанностями вы справляетесь, но от руководителя, особенно сегодня, требуется не только это, не так ли?.. И мой совет: надумаете жаловаться, не пишите заведомо неверных фактов, нынче это чревато наказанием… Обыгрывайте всё тоньше.

– Я ведь могу в суд подать.

– А разве я вас оскорбил?

Костюков долгим взглядом посмотрел на Солонецкого.

Начальник строительства улыбался, и он растерялся: неужели отношение к Солонецкому в главке изменилось?

Только вчера ему звонил Сорокин, но ничего определённого не сказал. И теперь Костюков сделал вывод, что начальник строительства вернулся со щитом…

– Я надеюсь, месяц вы мне отпустите на решение этого вопроса? – как можно спокойнее произнёс он.

– Ну что ж, месяц – это по-божески.

Костюков подчёркнуто церемонно раскланялся и уже у самой двери, словно забыв, о чём шла речь, сказал:

– А главный инженер нам непременно нужен. Мне кажется, Туров вполне справится.

– Спасибо, Илья Герасимович, в этом, пожалуй, я вас поддержу.

– Всего хорошего.

…Вместо ожидаемой тяжести разговор этот принёс Солонецкому облегчение, хотя он и понимал, что Костюков не такой человек, чтобы вот так, по-джентльменски, покидать поле боя – теперь ждать да ждать какой-нибудь неприятности.

Впрочем, не только разговор с Костюковым был причиной хорошего настроения: после затяжной полосы неурядиц всё вдруг вновь пошло так, как хотелось. Он ощутил наконец свою власть над событиями, вернулась уверенность, и каждодневные заботы уже не казались однообразными и ненужными.

И всё-таки на объектах, решая оперативные вопросы, он всё больше и больше убеждался в необходимости скорейшего назначения главного инженера. На центральных складах управления материально-технического снабжения стояли новые станки и механизмы. Солонецкий помнил, сколько вечеров просидел Кузьмин над проспектами, сколько времени провёл в подразделениях, пока доказывал необходимость их приобретения. И вот они стоят невостребованные.

Только народного контроля и не хватает, подумал он, отрывая упаковку на одном из станков. Блеснула оранжевая, новенькая, покрытая масляной плёнкой панель.

– Навесом хоть прикрой, – сказал он начальнику управления снабжения. – Что, не берут?

– Не берут, – покачал головой тот. – Геннадий Макарович сам заезжал, давил… А после того, как экспериментальные полетели, даже Гриневский упирается.

– Вот тебе и ускорение. На словах все за него, а как до дела, так то смелости, то ума не хватает, – словно оправдываясь, произнёс Солонецкий.

Да, с главным инженером надо было решать, и решать незамедлительно.

Из разговора с начальником главка Солонецкий понял, что одним из аргументов против консервации стройки будет и то, как гидростроители поработают в ближайшие месяцы, создадут ли базу, чтобы в будущем году освоить в три раза больший объём.

Сейчас каждый день стоил двух.

И Солонецкий физически ощутил, как бежит время.

Расторгуев, уже привыкший, что шеф теперь на работе не задерживается, подвёз его к дому. Солонецкий хотел было поворчать на него, заставить везти в управление, но, глядя на ярко горевшие окна, распахнул дверцу.