– И ты так считаешь?

– Так ведь люди говорят.

– Ну и дурак, – буркнул Солонецкий. – Скоро тебе скажут, что я с твоей женой сплю.

– Что вы, – повернулся улыбающийся, словно от хорошей шутки, Расторгуев. – Такого не скажут.

– Смотри-ка, цепями её приковал, что ли?

– Так вам же нельзя… Да и человек вы такой… – растерялся Расторгуев.

– Все мы люди… Поезжай к управлению.

– А может, домой?

– Говоришь много.

…Вера Сергеевна поднялась ему навстречу и, войдя следом в кабинет, ждала, пока он разденется.

– Как долетели? – негромко спросила.

– Всё нормально, Вера Сергеевна, нормально, – ответил он и дружески приобнял её за плечи.

Она помедлила, потом вышла.

Он сел за стол, поправил телефоны, непривычно безжизненные, и стал оглядывать кабинет, словно прошли долгие годы и он вернулся в родной дом.

Что ж, это действительно был его дом, а тот, другой, куда он ходил ночевать, уже давно был чем-то вроде необходимого прибежища.

Там он ничего не знал.

А здесь знал всё.

Телефон вдруг звякнул, резко, неожиданно, так что Солонецкий дёрнулся и торопливо поднял трубку.

– Здравствуйте, Юрий Иванович.

– Здравствуйте… – В первое мгновение он не догадался, кто это, а узнав, не сдерживаясь, почти закричал: – Ольга Павловна! Оля!.. Как я рад тебя слышать!

Он хотел объяснить, почему рад, но вместо этого понёс какую-то белиберду о доме, который ему вовсе и не дом, а пристанище, о кабинете, который его помнил и ждал, и Ольга Павловна засмеялась.

– Нет, это не ты, Солонецкий. Это приехал новый начальник строительства. Молодой и интересный. И чуточку глуповатый…

– А ты ждёшь молодого и интересного? – ревниво спросил он.

– Я жду Солонецкого…

– Оля, я очень хочу тебя видеть.

– Мы встретимся у гостиницы?

– Нет, приходи сюда.

– Я на работе.

– Я позвоню твоему начальству…

– Не нужно. Я приду… Через полчаса…

Через полчаса Вера Сергеевна доложила о посетительнице, и он торопливо вышел навстречу Ольге Павловне, любуясь её раскрасневшимся лицом, весёлыми искорками в зелёных глазах, обмётанными инеем прядями волос, выбившимися из-под пушистой шапки.

– Вера Сергеевна, вы можете идти домой, – сказал он, помогая Ольге Павловне раздеться и стараясь не замечать вопрошающие глаза секретарши. – Идите, идите…

Ольга Павловна опустилась в кресло, стоящее возле журнального столика.

Солонецкий сел напротив и стал смотреть на неё, словно играл в давно забытую молчанку.

И она не отводила глаз.

– Даже домой не заскочил, совсем замотался в главке… Дочку не видел, – наконец произнёс он. И после паузы продолжил: – И не хотел, собственно, домой… Не хотел.

– Солонецкий, – сказала она, – я узлов не вяжу.

– Прости.

Он обнял, коснулся губами её губ, и Ольга Павловна ответила.

– Я не думал, что так буду скучать по тебе.

Она перехватила его взгляд.

– С тобой что-то произошло…

– Да, – сказал он. – Сейчас я не могу без тебя.

Он сказал «сейчас», потому что не знал, сохранится ли это опьяняющее чувство, нахлынувшее на него. Сказал и испугался, что она спросит, надолго ли. Но она не спросила.

…В этот вечер Ольга Павловна перешла к нему, попросив не отдавать пока никому её комнату в общежитии и оставив там свои вещи. Она забрала с собой только этюдник, краски и пару картин, которые совершенно неожиданно для Солонецкого сделали его большой и пустой дом обжитым и радостным.

Давно Солонецкий не чувствовал себя таким счастливым, как в эти дни. Даже угроза консервации стройки не казалась ему такой уж страшной и неизбежной бедой. Он был весел и оживлён, на планерках шутил и старался помирить ссорившихся начальников подразделений. По вечерам не задерживался, как прежде, в кабинете, а спешил домой.

Шумно врывался в свой дом и обнимал ожидающую его Ольгу Павловну. Каждый вечер они накрывали стол и устраивали маленький праздник для двоих. И он не был тем Солонецким, каким его знали Вера Сергеевна, Туров, Смирнов, Расторгуев. Он был другим – настоящим Солонецким, которого знала раньше только Ирина…

Но в одно ещё по-зимнему морозное утро вся глыба проблем стройки навалилась на него, и он стал прежним Солонецким.

Запершись с утра в кабинете, он отменил планёрку и стал разбираться в бумагах, что скопились на рабочем столе.

Дольше всего сидел над выкладками бухгалтерии.

Потом вызвал главного бухгалтера.

Савельев вошёл, как всегда сердито пыхтя, опустился в заскрипевшее под его весом кресло, молча стал барабанить толстыми пальцами по столу.

– Алексей Алексеевич, бог ты наш, не могу разобраться. – Солонецкий легонько отодвинул от себя бумаги, исписанные аккуратными цифрами, свидетельствующими о том, что за три месяца допущен значительный перерасход фонда заработной платы.

– Там всё ясно изложено, – буркнул Савельев, не принимая предлагаемую игру.

– Изложено-то изложено, да вот не пойму никак, это что, экономия у нас? – ткнул карандашом Солонецкий.

– Была… В мечтах… – отпарировал Савельев.

– Ох, чёрт, – делано удивился Солонецкий. – А я-то думал, вот премиальные сейчас подпишу, этак по окладу…

– Ну да, размечтались, – опять буркнул Савельев, но барабанить по столу перестал, подался вперёд. – А вот это что? – строго спросил он.

– Где? – удивился Солонецкий, делая вид, что усиленно разглядывает место, куда упёрся палец Савельева. – А-а, это… Так вот и я о том же…

– Юрий Иванович, – затянул Савельев, – целый год одна и та же песня, ну нет у меня денег, нет, и вы прекрасно это знаете. И понимать я вас не стану. Не стану, потому что банк меня не понимает. – Савельев начинал нервничать. – Дайте хоть до пенсии доработать спокойно, – неожиданно жалобно закончил он.

– До пенсии у нас с тобой дистанция одинаковая, – подвинул к себе бумаги Солонецкий. – А цифири для людей, а не наоборот.

– Не могу, – отрубил Савельев. – Хоть что делайте, не могу и не буду. С кого спросят? С бухгалтера. С вас как с гуся вода, а меня и под суд могут…

– Меня тоже могут, только волков бояться…

– Банка, банка надо бояться, а не волков.

– Алексей Алексеевич, – зашёл с другого бока Соловецкий. – А я ведь не зря в главк летал…