– Очень плохо, что вы, начальник участка, знаете меньше, чем ваши рабочие. Завтра к утру станки должны работать.

Гриневский хотел возразить, но только махнул рукой и сел.

Ведя планерку, Кузьмин нет-нет да поглядывал на осунувшегося Божко. Тот сидел в самом углу, прислонившись к стене, и временами голова его падала на грудь. Кузьмин повышал голос, и тот испуганно вскидывал голову, смотрел в его сторону удивлёнными большими глазами.

Нет, Божко сейчас не помощник, думал Кузьмин. Он хороший исполнитель, честный человек и, наверное, его очень любит жена. Но по этому о человеке не судят. Ведь никого не интересует его, Кузьмина, личная жизнь. И сейчас все они, сидящие перед ним, воспринимают его не как человека, с достоинствами и слабостями, а как руководителя, который отчитывает их – по дури ли своей или просто по должности. Сегодня он, завтра – другой, так, наверное, думает каждый. И понимая это, Кузьмин говорил всё жёстче, требуя не понимания и поддержки, а повиновения и исполнения.

– Божко! Идите выспитесь, – наконец не выдержал он, когда тот заснул в очередной раз.

Божко вскочил, виновато замер, вытянувшись, как провинившийся школьник.

– Идите, идите, – повторил Кузьмин. Продолжил, окидывая взглядом сидящих: – Невозможного я не требую, я требую вашего соответствия занимаемым должностям…

В кабинете зависла пауза, которую прервал Костюков.

– Мы понимаем, Геннадий Макарович, – вкрадчиво начал он. – Но и вы нас поймите, нельзя же сразу всё перестроить. И потом, вернётся Юрий Иванович, не пришлось бы всё возвращать…

«И по шапке тебя, по шапке», – услышал Кузьмин и усмехнулся.

– Вам, Костюков, не придётся, – многозначительно произнёс он.

– Если я правильно понял…

– Совершенно правильно. А пока занимайтесь своим делом. Насколько мне известно, ваши обязанности нисколько не изменились.

– Мы с Юрием Ивановичем обговаривали вопросы необходимости реорганизации… – неожиданно поддержал Кузьмина Смирнов. – Дело это назревшее, вот только, может быть, сейчас рановато?

Кузьмин с интересом взглянул на него.

Смирнов был обычно тих и неприметен. Он был столь незаметен, что Кузьмин почти не помнил его. Не помнил, как он вдруг сейчас понял, ещё и потому, что никогда главному инженеру не приходилось решать вопросов Смирнова, дела у того, незаметно и тихо, шли довольно неплохо.

– Каждому овощу свой срок, – буркнул кто-то.

– А вы не дом мне строите, – как можно спокойнее сказал Кузьмин. – И энергия этой ГЭС не для моей люстры нужна. Нужна металлургам, городу, людям… И её нужно дать быстрее. Поэтому работать мы должны по-настоящему. Можем и должны… Я правильно говорю, Гриневский?

– Само собой… в общем, – пробасил тот.

– И в частностях тоже. Что же касается моего стиля руководства… – Кузьмин помолчал. – Я нахожу его верным. Так что, давайте работать.

Когда дверь закрылась за последним выходившим, он опустил голову на руки и сидел так минут пять, мысленно возвращаясь к произошедшему.

Нет, он был прав, тысячу раз прав. Это они отставали от него, не могли и не хотели понять, что на производстве все они, и он сам, только части сложного механизма. И эти части должны вертеться, двигаться, перемещаться так, чтобы в целом механизм гудел от энергии. Даже то, что оставалось после строительства: города, заводы, электростанции – то, чем гордится большинство, – не вызывало в Кузьмине никакого чувства. Только сам процесс работы, каждодневной занятости и нужности рождал в нём энергию и силу.

И вот он сидел за столом, опустив голову, впервые почувствовав усталость от работы, впервые без желания представляя, как выйдет сейчас на улицу, сядет в машину, поедет по объектам…

Встал, подошёл к окну.

Пурга кончалась.

Огромные валы снега, прижатые ножами бульдозеров к обочинам и похожие на массивные стены, обрамляли улицы.

Спешили по своим делам люди. Пробегали, не глядя в его сторону, им не было до него дела. Они спешили в тёплые дома, кого-то любили, ждали, радовались, но чему-то своему, личному. И он был уверен – своему больше и искренней, чем общему…

Он вспомнил жену, её лицо, руки, голос… Вспомнил, но ничего не почувствовал.

Опять мысленно вернулся к только что отшумевшей планерке.

Нет, они поймут со временем, подумал он. Поймут и пойдут за ним, потому что он прав…

– Геннадий Макарович! – в кабинет ввалился взволнованный Гриневский. – Перемычку пробило, котлован заливает!

– Когда? – отрывисто спросил Кузьмин, окидывая взглядом покрытую замёрзшими каплями шубу Гриневского.

– Только что, я сразу сюда…

– А там?.. Всё бросил?!

Кузьмин подхватил шубу и выбежал из кабинета. Гриневский, торопясь следом, оправдывался:

– Не сообразил позвонить… Но там Божко, он ничего мужик, продержится… И Туров… Вот сюда, я на машине…

Кузьмин приказал водителю:

– Давай, быстро!

Гриневский никак не мог захлопнуть дверку, и морозный воздух валами накатывался сзади, холодя затылок. Наконец он совладал с ней, навалился сзади на кресло, шумно дыша, стал рассказывать, как всё произошло.

Слушая его, водитель сильнее давил на газ. Несколько раз машину заносило, она ударялась в снежные стены и снова выскакивала из белой пыли. Наконец подъехали к котловану.

Заваленная, пересыпанная река, ушедшая под метровый лёд, скованная так, что не было слышно её голоса, вдруг нашла узкую щель, много дней и ночей точила её, наконец, выбежала студеным ручейком, набирая голос и силу. Сейчас она уже потоком падала в котлован, разливаясь на дне парящим тёмным блюдцем. Рабочие в заледеневших телогрейках устанавливали вторую помпу, подтаскивали к месту прорыва деревянные щиты.

Кузьмин увидел подле прорана Турова, в белом, покрытом коркой льда полушубке, ещё какую-то мешковатую фигуру, пытающуюся что-то затолкать в поток. Он увидел всё сразу, отмечая, как лениво и медленно расширяется русло этой пугающей силы.

– Взрывников сюда, мигом! – крикнул он Гриневскому. – Чтобы немедля, с зарядами!..

И как утром на планёрке, Гриневский хотел что-то возразить, но только махнул рукой и побежал к машине.

Сверху Кузьмин видел, как Туров и подскочивший Божко с рабочими обхватили деревянный щит, занесли его над прораном, исчезли во взлетевшем фонтане и вновь появились, прилипшие к обледеневшему щиту, сдерживающему поток. Машинально он засёк время. Внизу суетились, закладывая щит всем, что попадёт под руки, подогнали бульдозер, прижали отвалом, но Кузьмин сверху хорошо видел, как побежали выше щита трещины и тонкие струйки бьющей оттуда воды становились всё толще и тяжелее.

Приехали взрывники: машина с красной полосой проскочила к прорану, и Кузьмин отметил, что в пять минут Гриневский не уложился. Божко полез было в кабину бульдозера, но Гриневский что-то сказал ему, и они стали отгонять от прорана людей. Только Туров всё ещё стоял подле щита, наконец, оглядываясь, медленно стал подниматься.