Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Итак, по мысли Брехта, стихи, освобождённые от регулярного ритма: 1) не убаюкивают своей равномерностью и потому полнее доносят мысль, 2) лучше вмещают простую разговорную речь. Можно ли с этими доводами согласиться?
Можно, если только не придавать им общего для всех и обязательного значения.
Развитие русской литературы в нашем веке показало: многие прекрасные поэты не испытывали никакой потребности ломать классическую метрику. Среди них такие, как Б. Пастернак, А. Ахматова, М. Светлов, А. Твардовский, Н. Заболоцкий, С. Маршак, Л. Мартынов, П. Антокольский. Все они использовали богатейшие возможности регулярного стиха, которые поистине неисчерпаемы, – теперь, на опыте перечисленных поэтов, мы особенно ясно это понимаем.
Можно творить подлинно современную поэзию, оставаясь в пределах испытанных метрических форм.
Но и обновление этих форм вызвано потребностями поэзии. Так достигаются новые, неведомые прежде выразительные возможности. Они и в самом деле помогают выявлению новой поэтической мысли, преодолевают привычность восприятия, ломают инерцию и автоматизм.
Новые ритмы
Сравним два стихотворных послания, которые отличаются друг от друга и ритмической системой.
Первое – отрывок из пушкинского «Послания цензору» (1822):
О варвар! кто из нас, владельцев русской лиры,
Не проклинал твоей губительной секиры?
Докучным евнухом ты бродишь между муз;
Ни чувства пылкие, ни блеск ума, ни вкус,
Ни слог певца «Пиров», столь чистый, благородный –
Ничто не трогает души твоей холодной.
На все кидаешь ты косой, неверный взгляд,
Подозревая все, во всем ты видишь яд.
Оставь, пожалуй, труд нимало не похвальный:
Парнас не монастырь и не гарем печальный,
И право никогда искусный коновал
Излишней пылкости Пегаса не лишал.
Чего боишься ты? поверь мне, чьи забавы –
Осмеивать Закон, правительство иль нравы,
Тот не подвергнется взысканью твоему;
Тот не знаком тебе, мы знаем почему,
И рукопись его, не погибая в Лете,
Без подписи твоей разгуливает в свете.
Барков шутливых од к тебе не посылал,
Радищев, рабства враг, цензуры избежал,
И Пушкина стихи в печати не бывали;
Что нужды? их и так иные прочитали.
Но ты свое несешь…
В послании Пушкина немало примет его времени, первой четверти XIX века: даны сжатые и точные характеристики элегического поэта Баратынского (певца «Пиров»), автора непристойных стихов Баркова, борца против крепостничества Радищева, дяди поэта В. Л. Пушкина; говорится о губительной, но вполне бесплодной деятельности душителя просвещения цензора Бирукова – ему и адресовано послание; говорится о произведениях вольнодумной поэзии, которые, минуя цензуру, разлетаются по России в многочисленных списках – рукописи эти «разгуливают в свете» без подписи цензора. Всё это – русская действительность. Но даётся она в условной форме, преобразованная под некую классицистическую античность. Характерны прежде всего перифр азы – описательные выражения, заменяющие прямое слово. Таковы владельцы русской лиры – поэты; губительная секира цензора – красный карандаш; музы, Парнас, Пегас – поэзия; погибнуть в Лете – быть преданным забвению и т. д. Из таких перифраз вырастают образы развёрнутые: «Докучным евнухом ты бродишь между муз» – ты ничего не понимаешь в стихах; «Парнас не монастырь и не гарем печальный» – поэзия удел полнокровных людей, знающих земную, плотскую любовь.
Столь же условна метрическая форма послания. Она представляет собой традиционный для жанра посланий александрийский стих – двенадцатисложник, то есть шестистопный ямб с цезурой, делящей стих на две равные части. Повествование в высшей степени симметрично: каждая пара строк объединена рифмой, каждая строка распадается на две половины. От рифмы до рифмы – четыре одинаковых по объему полустишия: 6 + 6 = 6 + 6.
На все кидаешь ты // косой, неверный взгляд,
Подозревая все, // во всем ты видишь яд.
В схеме это выглядит так:
Конечно, Пушкин пользуется здесь некоторыми разговорными оборотами, но они подчинены общей симметрии – закону равных полустиший и парных рифм, чередованию мужских и женских окончаний.
Второй пример – «Послание пролетарским поэтам» В. Маяковского, написанное через сто лет с небольшим (1926). Оно начинается так:
Товарищи,
позвольте
без позы,
без маски –
как старший товарищ,
неглупый и чуткий,
поразговариваю с вами,
товарищ Безыменский,
4 товарищ Светлов,
товарищ Уткин.
Мы спорим,
аж глотки просят лужения,
мы
задыхаемся
от эстрадных побед,
а у меня к вам, товарищи,
деловое предложение:
8 давайте
устроим
веселый обед!
Расстелим внизу
комплименты ковровые,
если зуб на кого –
отпилим зуб;
розданные
Луначарским
венки лавровые –
сложим
в общий
товарищеский суп.
12 Решим,
что все
по-своему правы.
Каждый поет
по своему
голоску!
Разрежем
общую курицу славы
и каждому
выдадим
по равному куску.
Маяковский совершенно свободно, совершенно беспрепятственно распоряжается в стихах самыми разными обиходными выражениями – длинными и короткими, просторечными и иронически-торжественными, штампами газетными и ораторскими. И в самом деле, как легко укладываются в стихи целые формулы из советского обихода: «как старший товарищ, неглупый и чуткий…», «у меня к вам, товарищи, деловое предложение…», «если зуб на кого…», «все по-своему правы…», а ещё дальше (в тексте, который я не привёл): «А когда мне товарищи предоставят слово…», «Сделай одолжение…», «Давайте работать до седьмого пота над поднятием количества, над улучшением качества…» В стихах Маяковского всё это свободно помещается. Какой же это стих?
Есть рифмы, но нет чередования мужских и женских окончаний; рифмы следуют друг за другом в беспорядке, по такой формуле: ж – ж – ж – ж; д – м – д – м; д – м – д – м; ж – м – ж – м… (здесь «д» значит «дактилическая», то есть рифма, в которой ударение падает на третий слог от конца). Ритмическим является только расположение рифм – всюду они перекрёстные. Это – первый элемент ритма.
Второй – число ударных слогов в строке: их всюду четыре. Перед ударным слогом и после него может располагаться произвольное число безударных
