На улице стало чуть прохладней, наверное, оттого, чтосолнце, безжалостно светившее с неба, спряталось то ли за дождевые тучи, то лиза облака смога, колыхавшиеся над Москвой. Часы показывали семь.Я вытащила пудреницу и посмотрела в зеркальце, так и есть, тушьразмазалась, губная помада стерлась, тональный крем потек. При такой жаре неследует пользоваться косметикой, но из-за того, что я ничего не ем, мое лицоприобрело болезненно-серый оттенок. И еще, если не нанести на себя «боевуюраскраску», большинство людей, окинув глазами мои брючки с мишками и футболку ссобачками, мигом спрашивают:

– Деточка, ты чего хочешь?

А с яркой косметикой я все-таки похожу на женщинумаленького роста и тощую, словно килька.

Проехав несколько сотен метров, я увидела вывеску«Кофе-хаус» и, припарковав «Пежо», вошла внутрь. Меню можно было не изучать.И так ясно, что заказывать.

– Девочка, ты одна, без родителей? – спросилаподошедшая официантка. – У нас чашечка кофе стоит сто рублей.

Я усмехнулась:

– Деточка желает чай, черный, цейлонский, с лимоном исахаром, желательно принести целую сахарницу. Цена не имеет значения, девочкаимеет возможность расплатиться. Кредитки берете?

– Да, – растерянно ответила официантка, –извольте, но вы такая маленькая, тут темновато, вот и приняла вас за подростка.

– Не вы первая, – мрачно ответила я, – где у вастуалет?

– По коридору, за гардеробом, – пробормотала она,усердно протирая столик тряпкой.

Я прошла в дамскую комнату, умылась, вытерла лицобумажным полотенцем и стала рисовать себе физиономию умудренной опытом дамы.Сегодня нужно слегка переборщить с косметикой, иначе никто меня всерьез невоспримет. Однако у меня от недоедания начал портиться характер. Ну с какойстати я взъелась на официантку? В зале и впрямь царит полумрак. Слегкавзбодрившись, я вернулась на место, высыпала в чашку полсахарницы и снаслаждением проглотила чайный сироп, закусив его лимоном. В головепрояснилось. Что ж, времени терять нельзя. Прямо сейчас поеду к соседке Алисы,узнаю, куда та отправилась отдыхать, и сама туда съезжу. Или нет! Просто уточнюадрес, а потом приеду к Дегтяреву и все-все ему расскажу.

Я проделала гигантскую работу, выяснила многоинтересного, но непосредственно преступника пусть захватывает полковник, яготова отдать ему лавры победителя, мне не нужны слава и денежная премия, хочулишь вызволить Вику из неприятностей.

Алиса жила довольно далеко, в Матвеевском. Покружив междугрязно-серыми блочными домами, я отыскала нужное здание и попала в подъезд.

Соседка Кочетковой оказалась милой женщиной примерно моихлет, может, чуть постарше.

– Вот, – протянула я ей конверт, – меня изНИИ ядохимикатов прислали, вам наша заведующая звонила, по поводукомпенсации за отпуск, тут две тысячи для Алисы, пересчитайте, пожалуйста!

– Ой, лучше не надо, – испугалась соседка, – счужими деньгами я предпочитаю не связываться, небось еще расписаться за нихзаставите!

– Да нет, так велели передать.

– Очень странно, – нахмурилась она, – что у вас запорядки в бухгалтерии, если так запросто средствами расшвыриваетесь?

– Не знаю, я всего лишь курьер, но мне велено всенепременновручить деньги, иначе ругать станут!

– И не просите!

– Ну неужели трудно! Соседка ведь! Или вы в ссоре?

– Мы в нормальных отношениях, – пояснила тетка, –но не дружим. Здороваемся вежливо, и все. Приезжайте через месяц. Алисавернется в июле.

– А куда она поехала?

– Вам зачем? – Тетка проявила бдительность.

– Ну, если это недалеко, в Подмосковье, то туда съезжу, мненачальство голову открутит, если конверт не вручу.

– Сейчас погляжу, – кивнула соседка, – она где-томне записала.

Дверь захлопнулась, я осталась стоять на лестнице, изучаяпорванный дерматин. Минуты текли томительно.

Наконец баба высунулась наружу.

– Еле отыскала, деревня Толубеево, лагерь «Вершина».

– Это где такая?

– А понятия не имею, – ответила она, – вродеАлиса про Киевский вокзал говорила. Точно, вспомнила! Она еще злилась, что надона электричку попасть, которая с Киевского рано утром уходит, иначе потом наавтобус не успевает. До этого Толубеева от станции еще хрен знает сколько нарейсовом колесить.

Дверь снова закрылась. Я вернулась к машине и поехаладомой. Ну что ж, дело, похоже, сделано, после ужина побеседую с Дегтяревым.

Когда я вошла в гостиную, там вовсю спорили.

– Глупости, – вещал Кеша, – есть профессии, гдеженщинам просто делать нечего.

– А ну назови! – подпрыгивала Маня.

– Например, в адвокатуре.

– Ты и сказал, – захихикала Маняша, – да их тамполно!

– Правильно, – кивнул Аркадий, – только какой отбаб толк!

– Не неси чушь, – оборвала его Зайка, – женщиныдавно освоили все профессии.

– Баба водитель автобуса – это нонсенс, – не сдавалсяКеша.

– Почему? – кипятилась Маня. – Чем мы хуже вас,скажи на милость?

– Физиология у вас другая, – вздохнул Федор, –нежное существо не должно переносить на плечах шпалы. Господь задумал насразными, уж поверьте, он не дурак.

– Насчет шпал ладно, – кивнула Зайка, – этотяжело, но при чем тут адвокаты?

– Потому что и мозгов бабам господь отсыпал вполовинуменьше, чем нам, – нагло заявил Аркадий. – И вообще нужно житьпо законам русского языка!

– Какое отношение к теме беседы имеет русский язык? –подхватила я нить разговора. – Или, по-твоему, нам и разговаривать нельзя?

– Некоторые только и делают, что болтают, – неожиданновстрял Дегтярев.

Кеша с умилением глянул на полковника, улыбнулся ему исказал:

– Сейчас поясню ход моих рассуждений. Вот смотрите,вспоминаем слова, обозначающие профессию, допустим, он – учитель, она –учительница. Или актер – актриса. То есть наш язык, сформировавшийся внезапамятные времена, дает нам понять, что дама с указкой в руке или в парикена сцене вполне нормальное явление.

– И чего? – не поняла Маня.