Миновали трещины, и уже становилось так тепло, что все стали максимально раздеваться, сняли куртки и шапки. Снег здесь почти совсем растаял, хлюпал жидкой кашей под ногами. На ближайшие дни был отличный прогноз, но это уже не для Маши и Глеба, а для грядущих восходителей. На их долю выпал нелайтовый экстрим, и нельзя было сказать, что Маша жалела об этом. Ей казалось, что так она узнала о горах и о самой себе немного больше.

Она не поверила своим глазам, когда спустя несколько часов увидела метеостанцию. Как же трудно было сюда добраться! Маша добрела до палатки и провалилась в сон. Все было неважным, кроме ее победы.

После недели дождей октябрь был свежим и ярким. Огненными красками пестрели все дворы. Деревья забрасывали золотыми пригоршнями землю, машины, скамейки, зонтики, насыщая взор своей умиротворяющей красотой.

Алена писала маслом осеннюю аллею, давая волю своей эмоциональной стороне, орудуя мастихином и накладывая беспорядочные, блестящие свежей краской мазки. Так она полнее чувствовала осень, ее меланхолию, поэтичность.

Звонок. «Егор», — улыбнулась Алена. Счастье составляли для нее каждый звонок, каждое сообщение и каждая мысль о нем, а встречи наполняли ее жизнь смыслом.

— Привет. Можешь уделить мне сегодня немного времени? — услышала Алена. Голос чужой, холодный.

«Устал или чем-то расстроен», — подумала она.

— Ну конечно! — ответила радостно.

— Встретимся в шесть в кофейне?

— Договорились!

— Тогда до встречи, — ответил он и прервал связь.

Стало неуютно и зябко. Голос его был таким отстраненным. Хотелось скорее сделать что-нибудь, что могло бы сгладить оставшийся после короткого диалога горький привкус. Но она не хотела его тревожить в эту минуту, когда он явно не был расположен к нежным разговорам.

«Скоро увидимся, и все наладится», — успокоила она себя.

Но аллея уже не оживала под взмахами мастихина, и удовольствие от творческого процесса вдруг превратилось в тяжкий труд. Алена скоро попрощалась со Светой и отправилась домой.

Весь день она ждала сообщений от Егора, но их не было. Как будто жаба устроилась у нее в животе, поедая всю радость, отлавливая ее по крупицам, словно мух, своим длинным цепким языком. «Что-то случилось», — билась мысль, от которой она всячески отмахивалась. Алена еле дождалась вечера.

Егор сидел в самом дальнем углу кофейни. Она робко подошла, предчувствуя тяжелый разговор. Он был совсем как чужой, лицо напряженное и бледное. Даже вся его такая знакомая одежда, все, что составляло для нее его родной образ, казалось, излучало другие смыслы, объединилось против нее в немом отторжении.

— Я хочу поговорить с тобой, — начал он, не здороваясь и уж тем более не обнимая, не целуя, не улыбаясь ей приветливо.

— Что случилось? — спросила испуганно.

С картин на стенах весело смеялись какие-то глупые мультяшные толстячки и толстушки, окруженные пирожными и кофейными чашками.

— Я сегодня был у Тани и узнал кое-что новое о тебе.

Алена молча ждала продолжения. Егор тоже молчал. Она уже знала, что последует, и сердце отчаянно выпрыгивало, потеряв ритм и радость.

— Оказывается, у тебя есть страстные романтические отношения с одним из сотрудников. Если ты считаешь свободные отношения нормальными, то, по моему убеждению, тебе следовало бы поделиться со мной своими взглядами. Вдруг они не совпадают с моими?

— Егор, это неправда! Ты же знаешь, как Татьяна невзлюбила меня!

— Так она придумала то, что застала вас в жарких объятиях?

— То, что видела Татьяна, она интерпретировала так, как ей того хотелось! А в действительности Виталик, который давно навязывает мне свои нежеланные ухаживания, буквально набросился на меня! Приход Татьяны был для меня спасением!

Егор был похож на вулкан накануне взрыва. Кулаки сжаты, глаза красные.

— Так почему же ты не сказала мне об этом?! — четко произнося слова, гневно спросил он. — Разве ты не считаешь, что взаимное доверие — это непременное условие отношений?

— Я боялась твоей реакции! Все закончилось хорошо, зачем было заставлять тебя переживать? Я хочу просто забыть это как страшный сон! — Голос Алены дрожал. Она так хотела прижаться к нему и оставить позади это недоразумение! Спасти себя, спасти их обоих!

— У меня сейчас такое чувство, будто я тебя впервые вижу. Я не могу тебе больше доверять. Даже если ты говоришь правду, ты ничего не сказала мне. Не дала возможности защитить тебя. Я чувствую себя оплеванным, — сказал Егор, с трудом сдерживая ярость, а затем резко встал и быстро покинул кофейню.

— Что будете заказывать? — обратился к Алене подошедший официант в идеальной белой рубашке и с любезной улыбкой.

Она подняла на него невидящие глаза, не понимая, чего хочет этот аккуратный смазливый юноша, встала из-за стола и молча вышла из кофейни.

Дождь сорвался как обезумевший, едва она вышла из метро. Она была только рада. Ночь, осень, холод и сырость. Ей хотелось, чтобы все вокруг было так же уныло и промозгло, как у нее внутри. Домой она пришла промокшая до нитки, с осунувшимся лицом, закрылась в комнате и безудержно зарыдала. Домашние не могли вытянуть из нее ни слова и, растерянные, оставили ее в покое. Алене казалось, что больше нет никакого способа спастись от жуткой жабы в животе, которая все жирела, не оставляя места для хорошего, доброго, радостного.

Всю ночь она провела без сна, нетерпеливо считая минуты до рассвета. Корила себя, жалела, искала и не видела выхода. Хотела спасти отношения. И готовилась снова страдать, проживать, забывать, выкарабкиваться после кризиса. «Утро вечера мудренее», — говорила она себе. Но уже не верила, что есть хоть что-то, способное поддержать ее.

Однако утро и в самом деле стало неким спасением — жизнь продолжается, солнце все так же встает, сердце не остановилось, на кухне мама гремит чайником, слышится запах кофе… Эти привычные вещи, добавляющие нормальности всему происходящему, в какой-то мере не давали сойти с ума. Сыну нужно было быстро погладить рубашку и дать денег на фотографии и на обед — все то, что всегда делалось легко, становилось сложным, любые мысли о необходимости действовать подкатывали тошнотой, происходящее не имело совершенно никакого смысла.

Оставшись одна, Алена забралась в постель и укуталась в плед с головой в попытке спрятаться от нахлынувшего несчастья. Телефон был живым связующим звеном, чуть ли не божеством, которое она молила о снисхождении. Но Егор не звонил. Она совершенно расклеилась… Невозможно было думать ни о еде, ни о чем-либо еще, будь то гигиена, работа или любая другая деятельность. Она чувствовала себя словно в тесной раковине, не желала шевелиться и просто проживала свою боль, минута за минутой, час за часом.

В середине дня раздался звонок, чуть не разорвав сердце на куски: от волнения перехватило дыхание, сжало горло. Взглянув на экран, Алена убедилась, что звонит Марта.