Затем все со зверским аппетитом ели суп, и это был самый необычный обед, который когда-либо случался в жизни Маши, потому что в тарелки уже хлопьями падал снег. Это было здорово, потому что совсем иначе, чем всегда, и не было никакого дискомфорта, оттого что они были не в натопленном помещении или в ресторане, а в горах, грязные, замерзшие, заснеженные, и теплый суп был гораздо вкуснее, чем когда бы то ни было, где-то там, где приготовить его намного легче и где ешь его в обед без особого желания.

После двух часов отдыха, когда метель немного поутихла, Алекс организовал акклиматизационное восхождение к церкви, находившейся на триста метров выше метеостанции. Маша была заинтригована: какая церковь может быть здесь, на такой высоте, где никто не живет? Отдохнувшие, все легко и довольно быстро достигли цели. На холме, где располагалась эта церковь, уже вовсю мело, снежная крошка и густая облачность заслоняли обзор. Маша увидела странный металлический купол, на крыше которого был крест. Оказывается, церковь эта была построена из старого вагончика от канатной дороги. Во все стороны от нее тянулись канаты, которыми она была надежно закреплена. Из-за сильного ветра Маша с трудом отворила дверь, и все протиснулись внутрь, заполнив небольшое пространство до отказа. Здесь было несколько бумажных икон в хлипких рамках, стояли потухшие свечи — все-таки люди бывали здесь время от времени — и пахло так, как всегда пахнет в церквях.

Погода быстро портилась, и Алекс дал команду спускаться на метеостанцию. Так странно было идти, когда видеть можно было лишь на пару метров вокруг себя, и Маша с удовольствием думала о том, что она попала в сказку, где лето сменяется зимой в мгновение ока, где сегодня ты купаешься в море, а завтра блуждаешь по снежным горам.

Вернувшись к палаткам, все поняли, что приготовить чай на открытом месте не удастся: ветер и снег разгулялись так, что никакие ухищрения не позволят зажечь горелку и вскипятить воду. Решено было укрыться на кухне метеостанции. Войдя внутрь, Маша немного растерялась и даже неосознанно схватила Глеба за руку. В первую секунду ей вдруг показалось, что она попала в паб неблагополучного района: в маленьком помещении было битком набито народу, и в основном его представляли дикого, несвежего вида мужчины с безумными глазами. Все стены были закрыты флагами всевозможных стран и украшены надписями на всех языках. Однако быстро стало понятно, что в воздухе нет запаха перегара, а на столах только чай и всяческая еда. Здесь альпинисты отдыхали перед восхождением и после него, прятались от непогоды, перекусывали. Мест не было, и пришлось просить тех, кто уже поел и просто грелся, освободить местечко для вновь пришедших.

Компания, частью которой были Маша и Глеб, быстро почувствовала блаженство оттого, что попала в теплое помещение, где можно было без сложностей сделать чаю, и поэтому они не могли насытиться этим островком цивилизации и кипятили воду три раза подряд, все чаевничая и чаевничая, пока за окном цветные кружки палаток закрашивало белым. Здесь Маша остро почувствовала, как же ей хочется в душ! Или хотя бы иметь возможность помыть руки и ноги в раковине! Но уже было ясно, что эта роскошь временно останется только в мечтах.

Только в девять вечера Маша и Глеб решились пробраться к палатке. Сквозь тьму и метель, с налобными фонарями, добрели они до своей палатки — снежной берлоги — и там уже устроили вечер музыки, пока сон не загнал их в спальники, застегнутые вместе и представлявшие теперь один большой общий спальник, в котором можно было спать, уютно прижавшись друг к другу, создав общий кокон любви и тепла в огромном снежном мире.

День восьмой

Ночью началась настоящая снежная буря, яростная и дикая. Маше всю ночь казалось, будто кто-то снаружи ломится в палатку, подходит то с одной, то с другой стороны, иногда скребется, а иногда неистово трясет тент. Эта иллюзия была настолько реальной в середине ночи, что наполняла сердце жутью и одновременно радостной уверенностью в своей безопасности — ведь она спала в объятиях любимого, под его надежной защитой.

Утром они были заметены снегом. Вокруг высились сугробы. Весь народ, что был в этот день в этой точке земного шара, толпился на кухне станции, неимоверно теснясь в небольшом помещении. Днем немного поутихло, и команда во главе с Алексом отправилась на акклиматизационную прогулку. Без ноши и по снегу, сглаживающему тропу и дающему хорошее сцепление, они шли легко, без всяких усилий. Но вскоре в лицо стала сыпать колючая крошка, и гид завернул восходителей. Во время прогулки они успели проголодаться и по возвращении приготовили макароны с жаренным на сале луком. Пока поели и выпили чаю, буря снова взяла разбег.

Около трех часов Маша отправилась в палатку немного почитать, а спустя десять минут поняла, что теперь уже и не выберется даже по малой нужде. От сильного ветра палатка ходила ходуном. Иногда Маше казалось, что сейчас ее вместе с палаткой поднимет и понесет в Изумрудный город, но Глеб надежно закрепил тент камнями, а снег зацементировал крепления еще прошлой ночью. Было похоже, будто большая компания демонов веселилась и изгалялась над палаткой от души — так она плясала, гнулась и шаталась.

Вскоре каким-то чудом через эту неистовую бурю до палатки добрался и Глеб, забрался внутрь, а буря все усиливалась, хотя казалось, что сильнее разгуляться уж и нельзя было. Часам к девяти вечера Маша с Глебом уже всерьез беспокоились за дуги и удерживали их изнутри руками в толстых рукавицах, чтобы расшалившиеся демоны не сумели поломать их. Маше очень хотелось горячего чаю. Несмотря на то что на ней были все ее теплые вещи, она продрогла — ведь она находилась здесь с трех часов, а метель задувала во все щели. Было принято отчаянное решение совершить вылазку на кухню метеостанции, к горячему чаю. Однако, выбравшись наружу, Маша не увидела ни неба, ни земли — в круге налобного фонаря была только сплошная летящая во всех направлениях крупа, а Глеб уже исчез в этом бушующем мраке. Наконец по тусклым, размытым метелью огням удалось распознать вдали метеостанцию.

Маша шла будто пьяная, ветер сбивал с ног, толкал в сторону, и только огни палаток, светоотражающие элементы, проявленные светом фонаря, давали возможность немного ориентироваться и не натыкаться на палатки и обходить их стороной. Небольшое расстояние до метеостанции преодолеть было непросто. Дверь, удерживаемая бурей, поддалась с большим трудом. Но какова же была награда! На кухне ждала своя компания, до сих пор не решившаяся покинуть укрытие, и васильково-фруктовый чай с шоколадом.

Рано или поздно им все же пришлось возвращаться в палатки и ложиться спать. Внутри палатки уже все было мокрым: снег намело на стенки, и он таял. Все вещи, сложенные по краям, напитались водой. Буря не утихала.

День девятый

Всю ночь мело, и все места под крышей метеостанции были уже заняты. И если вчера, держа дуги и чувствуя порывистые толчки ветра, Маша радовалась, даже подзадоривала ветер — давай, свирепей, ведь это так весело, это приключение! — то сегодня от непрерывного неугомонного ветра наступило отупение и безразличие ко всему. Она устала искать тепла, кутаться, закрывать все щели от холода. Голова в шапке замерзла, капюшон пуховика, который она ночью натянула поверх шапки, намок, намок и спальник, и она не могла согреться, хотя пыталась сделать это всеми возможными способами. По бокам палатки текла вода из-за наметенного на стенки таявшего снега, и поэтому они спали в луже. Глеб всю ночь прижимал Машу к себе, крепко обнимал, отдавая свое тепло, а иначе она ни на секунду и не заснула бы.