Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Хансард прошел в дверь. За ней было помещение, абсолютно голое, с маленьким столом и стулом. У двери дежурил полицейский базы, Эллен в бесформенном сером балахоне и войлочных тапочках стояла у дальней стены.
– Уйдите, – сказал Хансард охраннику, и тот ушел, закрыв за собой дверь.
Хансард сказал:
– Эллен…
– Ты же знаешь, мы не одни, – ответила она. – Нас слушают через микрофон и смотрят на нас через камеру. Боятся, что я загрызу тебя насмерть и повешусь на твоих шнурках.
Он попытался выдавить улыбку, но это была не шутка. Из ситуации нельзя было извлечь ничего смешного. И вообще ничего.
Помолчав, он сказал:
– Я правда тебя любил.
– Аллан меня любил. И тебя. Ты знаешь, Николас Хансард, как Аллан тебя любил? Он говорил мне: «Этот молодой человек – главная моя надежда, жаль, нельзя вас познакомить». Однако я не могла познакомиться с тобой, потому что нам с Алланом нельзя было иметь ничего общего из-за соглядатаев вроде того валлийского урода, что слушает сейчас под дверью… Аллан не познакомил нас, и мой отец-рыцарь убил Аллана, и на чьей стороне ты? – Она указала на него. – Ты получил записку – просто сидеть смирно двое суток, чтобы спасти мне жизнь, – и пошел прямиком в полицию. Как я должна это расценивать?
– Расскажи мне, на какой стороне ты, – сказал Хансард, – и я попытаюсь понять, с кем я.
– В тебе есть все хорошее, что было в Аллане. – Она говорила без горечи, просто выплевывая слова, будто они ей омерзительны. – Ты добрый, порядочный, умный…
Хансарду подумалось, что нынешним утром мир полон мерзостью, но не мог об этом думать, не мог этого осмыслить.
– Познакомься мы раньше, – сказала Эллен, – даже сумей я с тобой поговорить после его смерти… возможно, я отказалась бы от этого плана. Но так не случилось. Тебе достались все Аллановы друзья. Мне – ни одного. – Без какого-либо особого чувства она проговорила: – Где ты был, когда я в тебе нуждалась, сволочь? Видишь ли ты, какую боль мне причинил?
Она само совершенство, подумал Хансард, она может быть кем угодно в зависимости от ситуации. Он сказал:
– Я мог бы…
– Нет, – ответила Эллен. – Слишком много всего между нами.
Она начала смеяться – легким, грудным, ужасающим смехом. Хансард не мог ее ненавидеть, даже в малой мере, но этот жуткий смех позволил ему отвернуться, и, отворачиваясь, он оценил ее доброту, возможно, единственное хорошее, что она ему сделала.
Он вышел из помещения, мимо охранника, мимо Риз-Гордона, даже не глянув в его сторону, в пустой коридор, наедине со своим эхом.
Последний акт
Часть седьмая. Коли уж ты здесь
Он гибель приготовил для тебя
Я ж предпочел спасти тебя от смерти…
…но, коли уж ты здесь,
Уйти мы не позволим так внезапно[100].
Хансард не знал, чего ждать от Эдварда Мортона Четвинда. Это оказался человек исключительно заурядной внешности: грузный, лысоватый, в сером твидовом костюме и клубном галстуке. Он сидел за столом рядом с камином среди памятных вещиц, которые так зачаровали Хансарда, когда Эллен привела его сюда, а теперь лишь напоминали о том дне, об Эллен и лжи.
– Эллен велела спросить у вас, кто убил Аллана Беренсона, – сказал Хансард.
– Очень сложный вопрос, доктор Хансард, – ровным голосом проговорил Четвинд. – Из тех, ответ на которые вы отчасти знаете сами. Ведь это вы анализировали бумаги Монтроза?
– Да.
– Доктор Беренсон узнал бы через несколько дней, если уже не узнал, что бумаги Монтроза его компрометируют. Его разоблачение было бы… неприятным. Его бегство из страны – катастрофическим.
– Неприятным и катастрофическим – для кого? Он не был сотрудником секретной службы!
– Аллан был всем, доктор Хансард. Вы это знаете не хуже меня.
– Поэтому вы решили его убить.
Четвинд медленно покачал головой.
– Это решил Семиакт. Вообще-то.
– Кто такой Семиакт?
– Компьютер.
Хансард смотрел не понимая.
Четвинд сказал:
– Он принадлежит Агентству национальной безопасности и находится в Виргинии. Их много… этот анализирует важность некоторых людей и пытается предсказать их действия. Вы понимаете, откуда название?
– «Весь мир театр, в нем женщины, мужчины – все актеры»[101].
– Да. Семиакт настаивал, что единственный способ поставить точку в деле Беренсона – я пользуюсь профессиональной терминологией, доктор Хансард, и мои личные чувства тут ни при чем, – это ликвидировать его.
– Однако сделали это вы.
– Я дал Аллану копию Скинской рукописи и хотел получить ее назад. Как документ… сомнительного происхождения… она наверняка попала бы в руки американской полиции, если не спецслужб. Так что я вынужден был принять меры.
– Вы убили его в обмен на то, чтобы получить обратно рукопись? Просто копию пьесы?
– Вы меня не слушали, – сказал Четвинд. – Аллан умер бы в любом случае. Его осудил и приговорил охлаждаемый гелием суперкомпьютер. Я всего лишь нанял убийц. Скинская рукопись не причина для чего-либо. Она была моей ценой.
– Не причина, – тупо повторил Хансард. – Не причина для чего-либо.
– Не понимаю, отчего нужно напоминать вам про НОЧНОЙ ГАМБИТ, доктор Хансард. Это была не Алланова настольная игра. Из-за этой операции погибли люди, а по плану должно было погибнуть много больше. Или вы согласны с Эллен? Верите ли вы, что эти смерти послужили бы благой цели? Что цель… – (Хансард не мог понять, слышится в голосе Четвинда боль или что-то другое) – оправдывает средства?
Хансард промолчал. По крайней мере, тут Четвинд был прав.
Четвинд сказал:
– Аллан мог стать моим вторым зятем. И это бы ничего не изменило. Он точно так же умер бы… и это было бы таким же постыдным делом. Мне очень стыдно, доктор Хансард. Большего вы от меня требовать не можете.
Четвинд достал из стола машинописную страницу.
– Вот последний из Скинских документов. Его нет в описи. Советую вам его прочесть.
Это было письмо Томаса Уолсингема Роберту Поули, шпиону, который выполнял неведомые поручения его брата и в неизвестном качестве присутствовал при смерти Кристофера Марло.
Хансард поднял глаза от письма:
– Здесь сказано, что «Адам Дувр», Артур Дадли, или как там его звали на самом деле, был одним из агентов Фрэнсиса Уолсингема во Франции.
– Очень умно, да, – сказал Четвинд. – Можно было бы ожидать, что английский двойной агент будет обличать Елизавету как еретичку…
