– Тебе плохо со мной? – спрашивает она.

– Нет. Мне плохо с собой.

Что-то оторвалось внутри и поплыло во мне.

Я улыбнулся:

– Он у меня не работает.

– Кто?

– Я.

Она, выдохнув через нос, промолчала.

– Ты спрашиваешь, я отвечаю, – сказал я.

– Хорошо, говори.

– Я сломался, – сказал я. – Это, конечно, смешно, но знаешь, я не хочу настраивать в себе каналы. Как в телевизоре. Знаешь, как-то я жил с кошкой у Анны…

– Какой Анны?

– Ты ее не знаешь. Знакомая одна, она уезжала на две недели на Кипр к своему жениху, ей кошку не с кем было оставить. Ну, я и жил у нее. Взял к ней в квартиру свой маленький телевизор, чтобы скучно не было, у нее-то своего не было, чтобы не жить с микросхемой, как она говорила. Я телик там автоматически настроил – ведь каналы надо каждый раз настраивать, когда переезжаешь на новое место. Ну а потом, когда я опять привез телевизор к себе, выяснилось, что после двух-трех переездов он уже не может настраиваться автоматически и его нужно настраивать самому.

– Ну и?

– Я попробовал настроить, но у меня ничего не получилось. Разбираться в инструкции было лень, я и бросил это занятие. С тех пор мой телик стоит на полу и молчит. Что ты на меня так смотришь?

В сущности, она классная девчонка. И фигура у нее красивая, и доброта, и ум есть. Только вот морщины от частых принудительных улыбок слегка безобразят ее рот. Морщины ведь разные бывают. Есть естественные морщины, а есть пришлые. Ей на работе часто приходится улыбаться по заказу, она мне сама об этом как-то говорила.

– Просто нет желания, Инна. Понимаешь, когда перестает пониматься общий смысл жизни, не хочется настраивать каналы. Вот и все.

Она молчала.

Я не в первый раз сталкивался с тем, что женщины в попытке понять что-то не могут переступить какой-то черты. Что-то останавливает их размышления – словно заслонка в печи. Женщины богаты практичным средним умом, в отличие от мужчин, которые часто бестолковы в повседневной жизни, но умнее в одноразовых трансцендентных всплесках.

Я смотрел на Инну насмешливым и в то же время, как сам чувствовал, беспомощным взглядом.

А она своими автоматически внимательными глазами разглядывала меня – словно освещала неяркой лампой.

– Понятно… – наконец тихо сказала она. – Ты просто полюбил свою депрессию. Ты упиваешься ею. Она тебе нравится, Саша. Кто-то живет с микросхемой, а ты с ней, родненькой.

– Ну да, – я улыбнулся, – надо же с кем-то жить, если не с кем.

Инна выдержала короткую паузу.

– Я тебе говорила: иди к врачу. Не хочешь идти к врачу, начни принимать, по крайней мере, прозак или паксил. Но ты и этого не хочешь делать.

– Да ладно, – сказал я. – Про телевизор я сочинил. Он у меня в порядке.

– Что?

– Я в порядке, Инна. Завтра начну есть паксил.

Она сглотнула, явно сдерживая свою реакцию на мои слова. Затем, придерживая рукой одеяло на груди, прошла к плите.

– Есть хочешь? – буднично сказала она.

Переборола себя. Молодец, все по психологическим канонам. Герой. Женская воля все искусственные горы своротит. На этот раз ей не пришлось искусно улыбаться. Она просто стала нейтральной – а это, вероятно, сделать было еще труднее. Я почувствовал к ней пришедшую откуда-то, как порыв ветра, нежность.

– Сними простыню.

– Что?

– Простыню сбрось на пол. Пожалуйста.

Инна посмотрела меня секунду, не двигаясь, потом медленно опустила руки, и простыня упала на пол. Кухонный пол был у нее чистым. На ней были тонкие белые трусы, чуть скомканные на левом бедре и оттого совсем девчоночьи. Маленькое загорелое тело с крепкими ногами и острыми грудями. Колени, как у статуи. Ухо выглядывает из волос, словно сыроежка из густой травы. Глаза цвета заваренного много дней назад чая. Серо-голубые ресницы. Смотрит на меня, не моргая. Милая. Я так ей и сказал. Жаль только, что у нас ничего не получится – но этого я не сказал. Мы просто обнялись. Потом опустились вместе на пол на простыню.

Но у меня и тут ничего не получилось.

Кажется, впервые за много лет.

Я какое-то время еще сидел на кухне и переключал каналы.

Жевал печенье из вазочки. Потом вышел в коридор, взглянул на нее, лежащую на диване и вперившую взгляд в свой телевизионный экран. У нее было влажное лицо. Я вспомнил фразу, услышанную в супермаркете «Седьмой континент» из уст ухоженной немолодой женщины, катящей продуктовую тележку и разговаривающей по мобильному телефону: «Ну и что? У нас с ним удачный секс. Иначе бы я давно ушла…» Вот и все. Последний соединяющий нас мостик рухнул. Я был почти рад этому.

Этот последний мостик держит, вероятно, всех взрослых людей на земле. Подпитывает остроту интереса к жизни. Вера не держит. По крайней мере, мостов с надписью «Вера» обрушивается все больше. Хотя я и слышал как-то по ТВ, что вера в успех и в Бога – синонимы. Тогда, в той телепередаче, кажется, под названием «Рецепт успеха», выступал некий создатель сети кофеен, который, сидя в кресле и поблескивая матовым блеском туфель долларов за восемьсот, говорил, что обязан всему в своей жизни вере в Создателя. «Если бы Бог сказал мне, что мне необходимо пойти на вокзал бомжевать – я бы пошел, не сомневайтесь», – уверял он. Но Бог ему этого пока не велел. «А как вы узнаете, что Бог этого от вас захочет?» – спросил в прямом эфире один из зрителей. «Если он даст мне знак, я увижу этот знак, не сомневайтесь», – ответил создатель сети кофеен.

Я решил, что стоит уйти от Инны прямо сейчас, без объяснений, без всякого знака. Качнулся в сторону шкафа в коридоре, где висела моя одежда.

– Саша, – повернула ко мне голову Инна, – завтра придут мастера по установке окон. Я с работы уйти не могу. Ты можешь их принять?

«All you need is sex», – могли бы спеть «Битлз», появись они в наше время. Секс, этот величайший генератор радости, телесный соединитель сердец, оказался бесполезным, потому что действовал на холостых оборотах, без любви.

– Ну так как? Я уже договорилась…

Конечно, она поняла, что мы расстаемся. Иначе не задала бы этот вопрос.

– Будешь менять окна на новые? – спросил я.

– Только одно. То, что в гостиной, мне установили в прошлом году с браком. Я тебе показывала трещину, помнишь?

– Нет. Посижу, конечно. Какие проблемы.

Люди адаптируются, как животные, к любым условиям жизни. Людей не уморить ни сексуальным воздержанием, ни любовным. Они будут жить по-любому, даже не людьми.

– Спасибо, – сказала Инна, глядя в экран телевизора. Она смотрела в него, как смотрят в окна пожилые люди, сидящие сутками на кухне за столом.