Отец решает тактично не отсвечивать. Забирает из багажника бумажные пакеты с продуктами и заходит в дом первым. Мама суетится: «В самом деле, чего у порога торчим!» – и поднимается следом. Мурат входит внутрь враскорячку: Милана не отлипла от него даже после щекотки.

– Сегодня готовит папа. – Белые тонкие руки матери передают отцу связку салата. Холодильник дребезжит стеклянными бутылками, открываясь. – Жаль, что ты не приехал вчера. Мы взяли у Руты муку, такие слойки получились, м-м-м. – Затем она поворачивается к бывшему мужу: – Вкусно было, скажи же?

Тот отвлеченно мычит, мол, да, очень. Перед тем как уйти с кухни, мама треплет его по голове. Мурат никогда не видел отца таким: идеальная укладка беспощадно испорчена, и сам он кажется каким-то сжавшимся, малость нелепым.

– Там мясо на дне. Достань. – Но голос все такой же требовательный. Мурат спешит исполнить.

Их дальнейшее молчание грозится назреть тяжелой тучей, если бы не Милана. Она добирается до коробки с «Рачками», набивает ими карманы своего пастельного комбинезона и успевает спрятать парочку конфет за щеку, прежде чем отец прячет все на верхнюю полку: «Выплюнь! Аппетит испортишь».

– А где… – Мурат нервно кашляет. Не по себе спрашивать об этом, но: – Где Рута?

– Уехала в Польшу, к дочерям. В университете какие-то проблемы с документами.

Мурат ограничивается тихим «понятно». Дочери Руты одного с ним года, значит, не так давно закончили второй курс. Это оставляет странное ощущение, ведь сам он после школы закончил разве что бесполезные курсы в местной фазанке. То, с какой истеричностью он тогда отказывался от отцовских денег, сейчас вводит в ступор.

Руту он видел только однажды, почти сразу после развода. Отец в то время настойчиво желал забрать сына к себе, в этот загородный дом посреди соснового леса. Его новую жену Мурат невзлюбил сразу: слишком высокая, слишком красивая, слишком интеллигентная. Эти вьющиеся обесцвеченные волосы и эта маленькая родинка над губой, прямо как у Монро, сильно злили подростка Мурата. Она поздоровалась с ним на польском, он ничего не понял и не поздоровался вообще. Акцент и манера речи казались ему отталкивающими, а попытки угодить ему – фальшивыми.

С ее дочерьми он более-менее нашел точки соприкосновения: двойняшки-хохотушки, и русский – их второй язык. Правда, их имена Мурат забыл сразу, как услышал.

– Ты уволился с работы, как я просил? – густой низкий голос вклинивается в его мысли. Слышится мелкий хруст: это Милана выдает себя в попытке бесшумно съесть леденец.

– Уволился. Но последний день не отработал, так что расчет не взял. – Мурат призывно шуршит фантиком, и сестра недовольно сплевывает в него остатки конфеты. Отработай он позавчера как положено – до утра, он бы оказался здесь намного раньше.

– Все ясно. – Гремит посуда, вода льется из крана в кастрюлю. – Поговорим об этом позже. Можешь идти к матери.

Мурат берет Милану за руку, но та отказывается и встает к плите, с любопытством заглядывая в закипающую воду.

– Она сейчас со мной готовит. – Широкая ладонь отца опускается ей на плечо. – Иди.

* * *

Мама поливает приоконную клумбу из маленькой лейки с длинным носиком. Рядом на книжном столике лежит раскрытый журнал: размашистые круги от маркера краснеют на фотографиях различных курортов и санаториев. В кресле на мягкой подушке тянутся, зевая, два рыжих кота. Мурат чешет их за ушами и с грустью видит, что его руку они не узнают. Мама поворачивается к нему, и волосы черной волной стекают с ее плеча.

– Я хотела позвонить, как меня выписали, но Олег сказал, что привезет тебя сам. Сомневалась, конечно, ты же у меня такой упертый, но вот ты здесь. – Она прижимает его к себе, обняв за плечо. – Я рада тебя видеть.

– Я скучал. – Под окном шумят кузнечики, ветер шепчется с цветами. Мурат вдыхает запах смолы. – Ты в порядке?

– Да, мне уже намного лучше. – Ее пальцы аккуратно прячут прядь волос ему за ухо. – Пользуюсь ингалятором только перед сном и по утрам, таблетки по рецепту пью. С твоей мамой все хорошо, не волнуйся.

– Значит, – он чуть отстраняется, заглядывает ей в глаза с надеждой, – в санаторий можно не ехать?

– Ох, Мурат. – Мама тихонько смеется. – Это ненадолго, ты и моргнуть не успеешь – я уже вернусь. Перед тем, как Рута уехала, она очень сильно помогла нам с выбором санатория, так что… да, она хорошая женщина.

Насколько бы хорошей мачеха ни была, нет гарантий, что она в глубине души не мечтает сплавить маму далеко и надолго, но Мурат это не озвучивает. Сейчас не время для яда, мама поправляется – остальное неважно.

– Расскажи что-нибудь, милый. В Ручейном все как прежде? Как там Толик? С Санечкой воюет, поди.

Он отвечает, что да, как и прежде – душно и липко, а Сашке сейчас не до пакостей, проигрыш городской команде сбил ей спесивость, так что Толик целыми днями на стадионе – поддерживает моральный дух сестры.

– Как вернусь, передам от тебя привет.

Мама заметно расстраивается:

– Я думала, ты останешься до завтра.

Нет, он потратит сегодняшний день на сбор вещей, и было бы неплохо в доме прибраться, вымести всю пыль. Жаль, что он не может так же легко вымести все чувства из груди. Как же поздно они с Царевым спохватились!

Позже на кухне Мурат на манер отца выпрямляется, убирает локти со стола, когда тот делает ему замечание. Ругаться с ним или цепляться к нему сейчас нежелательно. Желательно – угодить хотя бы по мелочи. Кто знает, какая из этих мелочей поможет, когда они отобедают и Мурат уйдет с отцом в кабинет, чтоб начать переломный во всех смыслах разговор.

* * *

Мяч отлетает от ног Славы к чужим ногам. На футбольной площадке стоит возня из криков, тяжелого дыхания, чьего-то кашля, чьего-то падения. На волейбольной – судья налегает на свисток, и команда справа перестраивается, напружинивается в ожидании. Толик не играет с ними, соседствует с Муратом на нижних трибунах и, стирая пот с лица горловиной футболки, жадно пьет воду. Он почему-то не спрашивает с ходу, как все прошло с отцом, но это волнует его достаточно, иначе бы он не позвонил после обеда, не позвал бы на стадион. Зато Мурат сразу вспоминает то, о чем заикнулся Денис в то утро после драки на барже.

«Мне еще совсем хреново стало, когда Толик вчера начал толкать что-то про то, что жалеет, что свел нас».

Друг не отнекивается, мол, да, все так и было, поступил он объективно