разбор полетов. Так его не хаял еще никто. Так стыдно – еще никогда не было. Чего греха таить, ему хотелось хныкать, как ясельник. Когда бабушка исчерпывает свой запас ругани и уходит к себе отдыхать, вахту принимает Катя. Денис получает по шапке повторно, и еще более ощутимо. От Кати он узнает, что дом стоял на ушах до самого его возвращения, что у бабушки подскочило давление, когда она позвонила отцу, а тот сказал, что сын так и не доехал. Тревогу забили сразу же: отец обзвонил все ближайшие полицейские участки, Катя – больницы, но толку? Светловолосый парень на велосипеде не засветился нигде.

Денис падает лицом в ладони.

– А мама? Знает? – Он смотрит на Катю сквозь щели между пальцами.

– Мы ничего ей не говорили.

– Простите. – Не речь, какое-то стыдливое бульканье. – Плохой из меня внук, фиговый сын, и, как оказалось, человек тоже – не очень.

– А теперь повтори все это еще раз, – Катя требовательно кивает в сторону коридора, – но отцу в трубку.

* * *

Она приходит к нему в комнату позже.

После телефонного звонка Денис сидит на кровати полностью уничтоженный. Отец добил его финальным: «Твои выходки стоят мне времени. Научись вести себя как надо и прекрати создавать семье проблемы».

Да, верно. Денис всегда был проблемным, всегда спорил с родителями и усложнял им жизнь: ему об этом любезно напомнили. Он еще недостаточно «здоров», недостаточно независим, чтобы позволять себе творить всякий бедлам.

«Ты мой сын, слушай, что я тебе говорю!»

Отец не выяснял причины. Он никогда так не делает, ему все равно, при каких обстоятельствах его сын влипает в неприятности, главное – сам факт. Наверное, это у него от бабушки – ей тоже по барабану. Подробности побега – секрет, но об этом и так не спросят, потому что здесь никого не волнует, о чем Денис думает каждый день.

– На тебе совсем лица нет.

Никого, кроме Кати.

Она присаживается на краешек кровати. Ее злость улетучилась, стоило Денису повесить трубку и уйти в комнату. Теперь она смотрит сочувствующе и участливо гладит по спине, и, если бы Денис прямо сейчас сорвался на слезы, она бы тихонько назвала его ревой-коровой и успокоила так же, как всегда успокаивает своих детишек в детском саду: терпеливо и с любовью.

– Прости. – Он обнимает ее крепко-крепко. Слишком устал. Слишком болит голова.

Катя улыбается.

– Ты тоже меня прости. Не нужно было так ругать тебя. Тебе и от бабушки, и от отца досталось. И я еще тут. – Она слегка раскачивается, убаюкивая. – Бедный ребенок.

В ее словах нет ничего уязвляющего. Она знает, что Денис нуждается в том, чтобы его выслушали и хоть немножко, но пожалели.

– Я вижу, как ты страдаешь. Отдохни. Все наладится. Бабушка позлится и перестанет.

О домашнем аресте, конечно, не говорится напрямую, ведь Денису не пятнадцать, однако и без того ясно, что его безделье по вечерам теперь сменится бытовым рабством на справедливых основаниях. Пискнуть против он не имеет права.

– Спасибо, что обняла. – Денис отстраняется. – Прости за вчера. Я тебе много всякого говна наговорил.

– Ну и словечки у вас, Денис Васильевич! – Катя хохочет, и ее круглые розовые щеки блестят, точно спелые яблоки. – Все хорошо. Просто не отталкивай меня. Ты всегда можешь поговорить со мной, знаешь ведь.

Денис набирает побольше воздуха в грудь. Он не может рассказать ей все, но не рассказать ничего – тоже. Не хочет. Катя ему как старшая сестра: она не заслуживает такого недоверия.

– Катюшка, скажи, у тебя было такое… когда все настолько плохо, ну прямо насто-о-олько, – он широко разводит руками, – что уже не знаешь, куда деваться, но тут бац! Происходит что-то по-настоящему хорошее. Вот только сил радоваться нет. Совсем нет.

«Твои вещи еще мокрые» – это Мурат сказал утром в прихожей. Вещи, да. Они оба понимали, что это значит, но Денис не говорил напрямую, что вернется за ними, а Мурат – что ждет этого. Они читают друг друга между строк.

– Ты сейчас счастлив?

– Мог бы. Я хочу быть счастливым. Как хорошо живется, когда ты счастлив.

Катя задумывается ненадолго, потом спрашивает:

– То, что делает тебя счастливым, усложняет тебе жизнь, да?

Денис усмехается. Всей этой ерунды с побегом не случилось бы, не будь ситуация с Муратом такой неоднозначной, но…

– …Я знаю, что не хочу отказываться от него. – Он хотел сказать «от этого», но не замечает оговорку.

– Юность – такая забавная вещь. – Катя наклоняет голову, улыбнувшись. – Я помню твои слова тогда: «Он зазнавшаяся недотрога. Не думаю, что мы подружимся».

Удивительно, что с Муратом вообще что-то получилось, несмотря на весь не радужный бэкграунд. Удивительно также, что Катя знает, о чем говорит.

– Ты так смотришь на меня, – она отворачивается, – значит, я угадала. Дениска, ссоры – это нормально, это необходимый опыт. Любая дружба строится на ошибках. И еще… я знаю, что однажды ночью тебя не было в комнате. Я видела твой рюкзак под одеялом.

– Это…

– Неважно, что это. Не говори мне, если не хочешь. Просто будь осторожен.

– Окей. – Он слабо улыбается в ответ. – В следующий раз я не попадусь, обещаю.

Катя шутливо щелкает его по носу.

– Это тебе не шутки вообще-то!

Она внимательно смотрит на него: на спутанные в гнездо волосы, на свободную кофту и трико. Затем задумчиво говорит, что не видела прежде такую одежду на нем.

– Неужели ты собирался ехать домой, так легко одевшись? А велосипед куда дел?

Денис бессовестно врет, что оставил велосипед у Толика. Про паспорт, кошелек и телефон, которые вчера искупались вместе с ним, он еще никому не говорил. Отец с него десять шкур сдерет, когда узнает.

* * *

Бабушка игнорирует его до самого вечера. А когда Денис принимается готовить ужин на всех и чуть опять все не сжигает, она шлепает его полотенцем по заду и вышвыривает с кухни.

Образы из кошмаров все еще крутятся у него в голове, но уже заметно потускневшие. Непонятно, пить ли ему таблетки после всего случившегося: он и без того к ним привык и все это время отлично держался. В подобных случаях он обычно звонил Светлане Николаевне, своему психологу, на личный номер. Скорее всего, после вчерашнего испортился не только телефон, но и сим-карта в нем. Он проверит это, когда Мурат отдаст ему вещи. То есть сегодня.

Денис планирует не изменять себе, понадеяться на авось: перед тем как улизнуть в ночи, снова что-нибудь спрятать под одеяло. Но в самый неподходящий момент дверь