– Я тогда не знал, что думать.

– А когда я рассказал тебе, из-за чего мы поругались, ты тоже не знал, что думать?

Толик отвечает не сразу, несколько мгновений размышляет.

– Я был удивлен. Прости, мы дружим так долго, но…

Он неприятно умолкает. Мурат чувствует, как душит страх, в горле словно комок ржавых игл елозит туда-сюда.

– Но что?

– В тот момент, когда ты рассказал… – Толик сцепляет руки в замок, его пальцы хрустят. Мурат нервничает еще сильнее, когда видит его таким. – Я почувствовал, что не так уж хорошо тебя знаю, как хотелось бы. Так что все верно… я не знал, что думать и что делать.

Немилосердно мучит жажда, но вода закончилась в три глотка. Говорить что-то сейчас, когда все еще толком не осело и стоит острой мыслью: «А правильно ли это?» – некомфортно и страшно до трясущихся пальцев. Может статься, дружба с Толиком, проверенная временем, запнется об этот порог.

Толику в противоположность говорить хочется, причем о самом нежелательном:

– Скажи, как тебе было с Машкой? Там, секс, все дела. Хорошо же?

Мурат вспыхивает больше не от раздражения, а от неожиданности:

– Хорошо, но это совсем другое! – Он резко отворачивается, в надежде, что до Толика дойдет, что вопрос о Машке совсем не к месту. Давит тоска по ней – царапающая, совсем нелепая.

С волейбольной площадки вновь раздается свист. Кто-то кричит оттуда: «Смирнов, ты спустишься?» – на что Толик машет рукой, мол, начинайте без меня.

– Прости. – Он возвращается к разговору в страхе, что молчание привнесет обиду. – Просто я пытаюсь все верно понять.

– Не старайся – я сам ничего не понимаю. – «И чего хочу – тем более». – Когда пойму, мы еще раз это обсудим.

– Как скажешь. Не хочу давить. – Есть ложное ощущение, что на этом тема исчерпана.

Слава весь в мыле идет в их сторону, по пути взяв у какого-то мальчугана бутылку морса. Толик задает вопрос, на который и так знает ответ:

– Славка ведь не в курсе, да?

В глазах лучшего друга как бы читается грустное «Как всегда?». Если бы он сказал что-то такое вслух, Мурат пожалел бы, что доверился ему, сбежал бы со стадиона успокаивать оскорбленную душу. Но на следующий день обида бы прошла, он уверен – они бы обговорили все еще раз и что-нибудь да решили. Вот только не будет ни следующего дня, ни следующего раза. Ни с ним, ни с кем-либо еще. Решать нужно здесь и сейчас.

Толик просит глотнуть морса, когда Славка останавливается у кромки трибун.

– Секретничаете о чем-то? – У того будто чуйка какая-то. – Притаились тут в тенечке. Не думал, что вся компашка соберется.

Действительно, думает Мурат, жаль, что втроем не так уж часто видимся. Голова идет кругом, когда до него доходит, что Слава имел в виду не только их.

Толик удивленно спрашивает, мол, Дениску? Отпустили? – что-то фантастическое, однако.

– Фантастический здесь я. – Слава зачесывает пятерней кудри, красуясь. – Смог договориться с Риммой Аркадьевной даже без мытья банок!

У Мурата нехорошо бьется сердце и уши начинают гореть. Денис скоро будет здесь, и что делать, если кому-то из них захочется коснуться другого прямо в компании, – вопрос конкретный. Уже сейчас в мыслях появляются картины с их ночными обжиманиями, и Мурат беспокойно ерзает на месте. Его метания, должно быть, отражаются на лице, потому что, когда Слава возвращается на площадку, Толику будто приспичивает собрать комбо по неловким вопросам.

– Так вы с Денисом еще в ссоре?

– Н-нет. – То, каким тоном это сказано, отбивает у друга всякое желание расспрашивать подробности их «примирения».

Вместо этого он возвращается к тому, о чем хотел поинтересоваться еще в самом начале: как прошла встреча с отцом? Мурат кратко обрисовывает ситуацию и условия, которые вынужден принять, чтобы в будущем гарантированно получить помощь и семьи, и юриста. Без ругани с отцом, конечно, не обошлось.

– Знаешь, как он назвал меня? Бестолочью. Сказал, что ситуацию с травлей можно было решить по-другому. Блин, это я сейчас знаю, что можно было. А тогда? Много ли мозгов у восемнадцатилетнего? – Он делает паузу, чтоб не сорваться на матерщину. – Ладно, плевать. Он нашел мне адвоката, потому что без суда не обойтись. Клевета, унижение человеческого достоинства, побои, шантаж… короче, целый набор. Отец уверен, что прилетит ответный иск от Лапыгиных.

– Если так, то расскажи Славке все. Я имею в виду вообще все. Его это тоже касается, будет нечестно по отношению к нему, если ты промолчишь.

– Когда все решится – обязательно.

Этот ответ Толику не нравится, но недовольство он не выказывает, только отворачивается, нахмурившись, мол, знаем ваше «обязательно» – плавали. Его понять можно: Мурат не только будто не доверяет Славе, но и создает нехорошие условия, при которых и Толик будто не доверяет тоже. Они вдвоем знают тайну и варятся в ней, а их общий друг долгое время торчит на отшибе. Наверняка Слава сильно расстроится, когда Мурат откроется ему до конца. Если откроется.

Денис заявляется с кривым от раздражения лицом. Поговорить хоть чуть-чуть, даже подышать в сторону друг друга не получается. Толик быстро хватает Дениса медвежьими руками и тащит вглубь стадиона. Царев совсем кислый, идет на пробежку как на казнь, стыдливо бубня под нос, что его вообще-то ненадолго отпустили.

Слева беговая дорожка огибает волейбольную площадку, справа – Слава и его малышня носятся с мячом. Когда-то в школьные годы Мурат так же сидел на трибунах, наблюдая за другими. Сейчас – наблюдают за ним. Денис без усталости заканчивает с Толиком круг, на повороте он поднимает голову проверить, смотрит ли Мурат на него. Убедившись, что да, смотрит, притом топко и неотрывно, улыбается себе, отчего его щеки пуще розовеют, и бежит дальше. До того же поворота, чтобы поднять голову снова.

Мурат думает о том, как бы все получилось, учись они в одной школе. И получилось бы? Влюбился бы Денис в него, наивного и незрелого? Или же ему больше по душе сегодняшний Мурат – сухарь и грубиян? Нет, эти глупые «если бы да кабы» погоды не сделают: с какой стороны ни глянь, они вдвоем из разных миров. Однако есть в этой разности своя прелесть, горькая и волнующая. Драма тоже – есть.

Что-то, что приятно трепещет в сердце, Мурату трудно назвать любовью, и обычной симпатией – язык не повернется. Подобное для него впервые, но так ли важно искать этому название? «Все уже происходит, и то, как я это назову, ничего не поменяет». Кирилл в тот роковой день сказал, что