в жизни и в конце концов окукливаются где-то внутри и все ломают. Разве люди не умирают от одиночества, скуки, разочарования? Поди знай… Да, их труд тяжел. Сколько раз он повторял, что убивается на работе ради семьи? Эти идиоты его доконали. Собственные сыновья.

Анри бросает злой взгляд в сторону полей, бескрайних монохромных квадратов, засеянных пшеницей, ячменем, кукурузой и рожью. Обрамляют поля колючие кусты ежевики и крапива, все остальное мертво на десять метров вокруг.

Ну а то, чем вы бомбардируете свиней, оно ведь должно куда-то деваться? Что скажешь, чертяка?

Линдан – им опрыскивают животных, чтобы побороть чесотку, предположительно он делает мясо негодным для потребления в течение трех лет – успокойся, никто не станет проверять, пойдет со следующей партией; антибиотики, к которым у свиней постепенно вырабатывается резистентность, так что приходится то и дело менять препараты. Впрыскивание антигельминтных, противопаразитарных, антикокцидиозных, нейролептиков, всевозможных вакцин и гормонов… Куда все это девается, если не в навозную яму – вместе с тяжелыми металлами: цинком, медью, мышьяком, селеном, железом и марганцем, – оттуда прямиком на поля? Что стало с землей, завещанной ему отцом, той землей, которую Марсель так любил и одновременно ненавидел? Что он натворил? Неужели своей алчностью и неразборчивостью в средствах он подверг опасности сыновей? Пожертвовал собой, принес в жертву их?

Черт возьми, ты заткнешься или нет?

Возможно ли, что все, созданное его руками для себя и всего клана, есть невыносимая ложь, и он – не отец, не патриарх, а жалкий обманщик?

Добравшись наконец до свинарника, Анри заходит в свой кабинет, закрывает дверь, шарит по ящикам в поисках телефонной книжки, листает страницы потными пальцами. Номер доктора Видаля удается правильно набрать с третьего раза. Наконец ему отвечают.

– Сколько времени? – с ходу спрашивает он.

– Кто это?

– Скажи мне правду. Сколько у меня есть времени?

– Это вы, Анри? Послушайте… Мне непросто отвечать на такой вопрос, тем более по телефону… Сначала вы отказываетесь от консультации, а теперь спрашиваете…

– Ответь. Прошу тебя. Умоляю! Я должен знать.

Анри слышит тяжкий вздох доктора и переносит трубку к другому уху.

– Утверждать на сто процентов я не могу. Слишком много факторов…

– А приблизительно? Хотя бы намекни.

– Ладно… Без лечения – от двух месяцев до полугода.

Анри закуривает, выдыхает дым. Бросить курить. Навсегда. Забыть о треклятых сигаретах.

– Не переоценивайте свои силы, – продолжает Видаль. – Поверьте моему опыту, нет ничего тяжелее, чем умирать в одиночестве, как животное. Даже вам это не под силу, Анри. Забудьте – раз и навсегда – вашу гордость. Вы вольны отказаться от лечения, но есть препараты, облегчающие боль, снимающие лихорадочное состояние…

Умереть как животное… Было бы неплохо. Звери не поднимают шума, не делают сцен, находят место подальше от чужих глаз, ибо смирились с одиночеством, и испускают дух.

– Спасибо… – Анри медленно кладет трубку на рычаг.

Он встает, подходит к оружейному шкафчику, где хранятся охотничьи ружья, два – 16-го калибра и двустволка 12-го, принадлежавшая его отцу. Он запрещал сыновьям прикасаться к ней. Сорок три года назад Марсель унес ее с собой, в третий день сентября 1939 года, не дослушав по радио выступление президента Даладье. Он молча встал, оттолкнул стул и вышел из дома. Последний раз в жизни.

Анри вынимает одно из ружей, кладет перед собой на стол. Возвращение Зверя больше не кажется ему достаточной причиной, для того чтобы начать восстанавливать порядок на ферме. Это событие таит в себе угрозу. Возвращение огня. Наказание. Анри качает головой: он что, бредит? Наверное… И становится суеверным. Чувства обострились, все вокруг наполнилось скрытым смыслом.

Он достает из верхнего ящика упаковку парацетамола, прикусывает язык, чтобы выступила слюна, и глотает сразу три таблетки. Они обдирают горло и начинают болезненный слалом по пищеводу в желудок. Потолочный светильник трещит, звук невыносим, он напоминает голоса огромного муравейника. Зажимать уши бесполезно – так с наваждением не справиться. Как ужасен этот бледный холодный свет… Такое освещение знакомо каждому, кто хоть раз бывал в морге. Анри на секунду закрывает глаза, вскакивает, берет ружье за приклад, сносит дулом алюминиевую решетку и разбивает обе неоновые лампы. Осколки летят ему на голову. Комната мгновенно погружается в темноту, но фантомный образ фосфоресцирующих трубок плавает перед его ослепшими зрачками. Взбодренное слишком большой дозой лекарств сердце готово выскочить из груди, но теперь Анри терзает безрассудный страх перед мраком. Он спрашивает себя, как свиньи выживают при холодном неоновом свете, от которого некуда деться, и что чувствуют в темноте, когда люди уходят и закрывают за собой двери.

Анри издает стон, встает, натыкается на кресло, топчет осколки, шарит по столу в поисках выключателя. Наконец зажигается настольная лампа.

Он порезал ладонь, и кровь стекает по запястью под манжету рубашки. Нужно успокоиться. Фермер садится на пол у стены, достает сигарету, зализывает порез и щелкает зажигалкой, не сводя глаз с ружья. Он отыщет Зверя во что бы то ни стало, потом приведет в порядок все бумаги и объяснится с Жоэлем: младший получит свою половину наследства. Закончив, он положит конец объявленному угасанию.

Анри поднимается на ноги, проверяет оружие, заряжает двумя патронами. Дышит часто, как собака, вытирает пот с лица, опускает ствол вниз и выкидывает окурок. В дверь стучат – коротко, по-свойски. Это Серж. Он смотрит на потолок, переводит взгляд на отца.

– Что здесь происходит?

– Ничего. Неоновая трубка взорвалась. Возьми… – Анри протягивает сыну ружье.

Жест более чем красноречивый.

– Я думал, ты хочешь вернуть Зверя живым…

– История слишком затянулась. Кому сказано – бери оружие!

Серж подчиняется. Он успел возненавидеть хряка, убедил себя, что эта тварь олицетворяет одержимость отца хозяйством. Но сейчас, глядя, как Анри в черной от пота и крови рубашке заряжает два других карабина, чувствует, как от страха крутит живот. Пусть даже отец не ошибся происхождением следов на кукурузном поле, неужели придется снова, днем и ночью, патрулировать окрестности?

– Где твой брат? – спрашивает Анри, обернувшись.

– Сейчас будет.

– Тогда вперед.

Они выходят из кабинета, и Анри прикрывает за собой дверь.

Жоэль кремирует поросят в железном ведре на задах свинарника и догоняет отца с братом. Они идут по дороге, след в след, с ружьями на плече. Серж оборачивается, смотрит на младшего, качает головой, многозначительно вздернув брови: возможно, придется воспротивиться решению старика, попытаться разубедить его.

Во дворе фермы они складывают ружья во внедорожник. Скулят собаки – им жарко, они хотят пить. Жоэль приносит ведро воды, чтобы псы утолили жажду. Анри кладет ладони на обжигающе-горячий кузов машины. Он очень бледен,