меня в животе… и казался таким… умиротворенным… а я замирала от страха… Поэтому иногда… приходила мысль… отпустить тебя… Просто убрать руку… Выйти на минутку из ванной и закрыть дверь… Я думала… для тебя так будет лучше… Не придется страдать… Ты просто уснешь… Но я всегда так быстро вытаскивала тебя из воды, что ты начинал ужасно кричать… И я заворачивала тебя в полотенце, садилась на пол… прижимала тебя к груди, и мы оба плакали.

Жером встает, услышав крики детей. Он выходит на опушку и застывает в тени дерева. Голые по пояс двенадцатилетние мальчишки из Пюи-Ларока играют в футбол, они вспотели, шеи и плечи покраснели, волосы прилипли к вискам. Жером смотрит загадочную для него игру. Чувствует возбуждение ребят – по их голосам, по тому, как они сплевывают на примятую траву и обмениваются дружескими тумаками, изображая мужскую – взрослую – солидарность.

Большинство знакомы Жерому: они вместе ходили в начальную школу, пока родители его не забрали. Он вспоминает пустынные коридоры перед звонком, тихие голоса за дверями трех классных комнат, непобедимый запах столовой, желтый свет, проникающий через пыльные форточки в туалетах, душную вонь – моча плюс подростковый пот, железистый вкус холодной воды, от которого ломит зубы и взрывается желудок.

Чтобы определить границы поля, мальчишки разложили на земле свои футболки. Один из них, с очень светлыми волосами и самый опасный – его зовут Люка Кампелло, – оборачивается, замечает Жерома, что-то кричит остальным, сложив ладони рупором, и указывает пальцем за спину. Семеро юных футболистов дружно забывают о мяче и бегут следом за вожаком. Кто-то сбивает Жерома с ног, сверху напрыгивает Люка, давит всей тяжестью, заворачивает жертве руки за голову, приказывает:

– Держите его за ноги!

Двое мальчишек хватают Жерома за лодыжки, один вцепляется в волосы.

– Какого черта ты на нас пялился, а?! Шпионил?

Люка делает вид, что нюхает воздух вокруг лица Жерома, и морщится, изображая отвращение.

– Фу, гадость! Ну и вонь!

– Это потому, что он рыжий, – замечает один из маленьких негодяев, и его товарищи дружно хохочут.

– Да, – кивает Люка, – и живет со свиньями. Может, он и сам – свинья, может, его папаша трахнул свиноматку! Давайте посмотрим – вдруг у него и хвост есть, такой закрученный, штопором?

Банда угодливо ржет. Жером не пытается вырваться. Лица его мучителей выражают свирепую радость.

– Он – дебил, – ставит диагноз кто-то из подручных Люка.

– Весь в мать, – добавляет вожак и спрашивает жертву: – Твоя мамочка и вправду помешалась? Все в деревне так считают. Моя мать говорит, что она полная психопатка.

Жером смотрит в голубые глаза хулигана, чувствует его сладкое дыхание.

– И вся твоя семейка чокнутая. Даже сестра-шлюха – дает бесплатно всем, кто попросит…

Юные футболисты ликуют.

– Правда, что ли? Правда, что ли? – захлебывается гаденьким возбуждением темноволосый зеленоглазый паренек, который всегда очень нравился Жерому.

Люка важно кивает.

– Всем. Бесплатно. В любой момент. Мне брат рассказал. В прошлом месяце он поимел ее на балу на сельской ярмарке – прямо на парковке. Что на это скажешь, Идиот?

Жером переводит взгляд на хилый торс Люка, овальные грудки с торчащими сосками, выступающие ребра. Он перестал чувствовать руки. Солнце высунулось из-за угловатого плеча мучителя и слепит Жерому глаза. У Кампелло-старшего красная, вся в прыщах, рожа, он дни напролет носится по кантону на мопеде со спиленной выхлопной трубой. Жером представляет, как он наваливается на Жюли-Мари (то же самое делает сейчас Люка), лезет ей под платье, гладит ляжки, живот, мнет груди, стаскивает трусики и утыкается уродливой мордой в промежность. Вот Жюли-Мари опускается на колени на сухую, выжженную траву, расстегивает молнию и единственную пуговицу широченных мужских штанов и…

Потом она поднимается, отряхивается…

Жером возбуждается.

– Надо же, ребята, мы его сестру обзываем, а придурок молчит! – возмущается Люка.

– Сам ты придурок… Он немой. Не умеет говорить.

– Как это не умеет? Подержи-ка его за эту руку.

Люка отпускает запястье жертвы, вцепляется ему в челюсть, сует большой палец за правую щеку, остальными давит на левую, заставляя разжать зубы.

– Принеси мне палочку, – командует он.

Один из подельников мчится выполнять приказ и возвращается с веткой орешника. Мучитель заталкивает ее Жерому в рот, до крови раня десны, и тот сдается. Люка наклоняется, осматривает окровавленный язык, ободранный древесной корой, убирает доморощенные удила, и Жером судорожно сглатывает, зализывая ранки.

– Ладно, резать-то надо не язык, а яйца, чтобы Идиот не залез на сестру, – шутит Люка, достает из кармана шортов старый складной нож, медленно раскрывает его, протирает лезвие.

– Помогите спустить Идиоту трусы, а об остальном я позабочусь.

У Жерома в памяти всплывает картинка: мужчины хватают по поросенку, зажимают между ног, подрезают скальпелем мошонку, надавливают на края, достают крошечные железки, перерезают канатик и отсекают хрящеватую пиписку, не обращая внимания на пронзительный визг малышей. Рану промокают марлей с перекисью водорода, а довершает дело внутримышечный укол антибиотика. Дрожащие, оглоушенные страдальцы отправляются под бок к матери. Обрезки валяются на цементном полу, липнут к рукам фермеров, лопаются под подошвами сапог.

– Отстань от него! – говорит вдруг один из мальчиков, бледнолицый, с гладкими темными волосами. – Лично мне все это надоело. Пошли, парни, продолжим игру. Спорим, мы вас сделаем? Со счетом 2:0!

Мальчишки облегченно вздыхают, отпускают Жерома и идут прочь, оставив предводителя в одиночестве. Люка делает разочарованную мину и убирает нож в карман.

– Ну и зря. Веселье только началось…

Он наклоняется, набирает побольше слюны, как будто собирается плюнуть Жерому в лицо, но в последний момент звучно сплевывает в сторону, вытирает губы и вскакивает на ноги. Жером опирается затекшими ладонями о землю у себя за спиной и с трудом распрямляется. Он сидит, слепо щурясь на солнце. Люка Кампелло шмыгает носом, откашливается, сморкается на одуванчик и бежит догонять товарищей.

* * *

Жером растирает запястья, глядя на летящий воздушный шар. Мальчишки уже забыли о нем и с упоением гоняют мяч. Он отворачивается, встает и уходит в сторону деревни.

«Знаешь, мне не нравится, как ты смотришь на сестру… – так однажды сказал внуку Анри, ставя на пол последнего кастрированного поросенка. – Держись от нее подальше, или я сам тебя вылечу, вон как его». – Он указывает скальпелем на поросенка.

У Жерома от страха съеживается мошонка…

Он чувствует руки Жюли-Мари, когда она его моет. Девушка рано переняла жесты Габриэль и Катрин, научилась играть роль маленькой мамы, чтобы помогать тетке. Жером смотрит на шелковистые локоны, протягивает руку, обматывает одно колечко вокруг мизинца, и сестра улыбается. Ванная узкая, и электрическая батарея