class="p1">— Проси что угодно, я на всё готов, — ответил Симустафа.

— Так слушай, — тихо продолжала Намуна. — Женщина, которую ты угостил, хочет сегодня отобедать, но так, чтобы все кушанья были приготовлены только твоими руками.

— Ты просишь о том, что я исполню с величайшей радостью.

— Коли так, ты должен мне один поцелуй. И сдается мне, он будет не единственным. Потому что ты будешь угощать самую прекрасную на свете царевну, несравненную Ильсетильсону.

— Я знаю, — покраснел Симустафа.

— Как? Откуда? — изумилась старушка.

— Сердце подсказало.

— Сердце? Что это значит? Ты любишь мою госпожу?

— Все государи азиатские сгорают от любви к ней и могут открыто в этом признаться. Ее красота и добродетели покоряют каждого, кто слышит о ней, я же довольствуюсь ролью ее раба.

— Раз душа твоя склоняется перед нею, значит, всё, что я сделала, — к лучшему. И скажу по правде: тебе не терпится увидеть царевну так же, как ей — тебя.

— Раб готов припасть к ее стопам.

— Коли так, то лучше тебе самому явиться за платой. Ручаюсь, она будет щедрой. Приготовь все блюда своими руками. Пусть слуги твои принесут их к главным воротам дворца. Когда час обеда истечет, подойди к потайной дверце — я объясню, где она находится. Теперь согласись, Симустафа, что с тебя еще один поцелуй.

— Да хоть тысяча! — И юноша горячо расцеловал старушку, после чего они расстались.

Симустафа взялся за приготовление обеда, вкладывая в работу всю свою душу, и поручил отнести его во дворец десяти опрятно одетым отрокам, светловолосым, румяным и прекрасным, словно ангелы.

Ильсетильсону приятно удивила подобная обходительность. Старая наперсница прислуживала ей за столом, и царевна, поглощая одно за другим блюда, приготовленные тем, кто ее любит, испытывала новое, ни с чем не сравнимое наслаждение и никак не могла нахвалиться.

— Ешь, ешь, — приговаривала старушка. — То, что исходит от любящего сердца, вреда не принесет.

— Симустафа любит меня? Он же никогда меня не видел!

— А ты его видела? Ты, которая потеряла из-за него покой? Что предначертано Небом, мое дорогое дитя, исполняется на земле самым неожиданным образом. Только я сказала ему, что женщина, довольная присланным кушаньем, желает получить целый обед, как он сразу догадался, что речь о тебе. Сердце подсказало ему, что это ты. Узнав, что ему надо потрудиться ради тебя, он был вне себя от счастья, а надежда увидеться с тобою заставила от всей души расцеловать меня, старуху. Ты уж прости, доченька, за то, что я первая приняла ласки твоего возлюбленного, но ведь я принесла добрую весть о том, что он страстно любит тебя, и кроме того, всё, что я получила, я готова отдать. — С этими словами старушка обняла свою хозяйку и горячо расцеловала.

— Ты с ума сошла, добрая Намуна! — засмеялась Ильсетильсона.

— Как и все женщины Багдада! — отвечала нянька. — Если бы поцелуи прекрасного трактирщика выставили на торгах, цены взлетели бы до небес, а зазывала сколотил бы целое состояние!

Пока они так беседовали, юные рабы Симустафы, которые принесли кушанья для царевны, возвращались довольные ее ласковым приемом. Каждый получил из собственных рук прекрасной Ильсетильсоны по пять золотых монет.

Симустафа счел всё это добрым предзнаменованием, передал дела своим подручным и направился в баню. Там велел натереть свое тело благовониями, оделся в свой лучший наряд и пошел во дворец по пути, подсказанному Намуной.

Старуха уже ждала его у дверей. Царевна смотрела с балкона на человека, которого вела к ней наперсница, и ее переполняли любовь, надежда и страх.

«Это он. Его я дважды видела во сне, и первый раз он появился именно в этой одежде. Во второй раз платье его было столь блестящим, что я чуть не ослепла».

Тем временем Симустафа достиг комнаты, предназначенной для свидания; Ильсетильсона вошла в нее с другой стороны. Завидев ее, юноша склонился в глубоком поклоне. Скрестив руки на груди, опустив глаза, он ждал, когда царевна обратится к нему.

— Ты и есть тот самый трактирщик Симустафа, которого все расхваливают?

— Да, мне оказывают большую честь, но я не заслуживаю ее.

— Трудно с этим согласиться, — возразила дочь халифа. — Без сомнения, ты достиг совершенства в своем ремесле, но всё в тебе говорит, что ты заслуживаешь положения более высокого. Ты вкладываешь великое благородство в свое дело, но при этом кажется, что, хотя оно создано для тебя, ты для него не создан. И по какой причине ты выбрал Багдад?

— О царевна, тобою восхищается весь свет, но если ты хочешь, чтобы раб твой говорил прямо и искренне, подними покрывало. Оно мешает доверию. Убери преграду на пути правды, которая готова сорваться с моих уст. Я слишком долго терпел, это препятствие лишало меня счастья любоваться твоей красотой.

— Ты живешь в Багдаде только год, — задумчиво промолвила девушка, — и со мною говоришь впервые. Мое покрывало мешает тебе всего мгновение, о каких же долгих страданиях ты говоришь? Когда они начались?

— С той самой минуты, как я полюбил тебя раз и навсегда.

— Закон строжайше запрещает мне приподнимать покрывало.

— Почтение и скромность не позволят мне открыть твою тайну.

— Из-за вашего ребячества вы теряете время! — вскричала добрая Намуна. — Того и гляди, явится главный евнух, он не любит делать большие перерывы между обходами.

«Из-за вашего ребячества вы теряете время!.. Того и гляди, явится главный евнух…»

С этими словами нянька приблизилась к царевне и сорвала с нее покрывало.

Сдержанность и даже холодность, казалось, улетучились вместе с легким куском ткани. Как только досадное препятствие исчезло, Ильсетильсона сделала шаг навстречу Симустафе. Повинуясь естественному порыву, они нежно обнялись и поцеловались.

На столе их ждало угощение. Влюбленные, а они оба признались в своих чувствах, присели и, не сводя друг с друга глаз и то и дело вздыхая, рассеянно начали есть. Тем временем счастливая четверть часа истекла.

Намуна сказала, что пора прощаться. Они расстались со слезами на глазах и так, словно любили друг друга всю жизнь и им приходится рвать одновременно узы наслаждения и привычки.

Ильсетильсона спустилась с радужных небес и очень скоро опять впала в тоску. Напрасно ей каждый день подавали кушанья, приготовленные ее возлюбленным, тонким яствам уже не удавалось обмануть душу. Она изведала слишком