занятости делами более важными, то ли потому, что желал, как это было ему свойственно, убедиться в искусстве Симустафы, когда ему самому того захочется.

Рабы, и в особенности рабыни халифа, выходя в город, непременно заглядывали к Симустафе и никогда не уходили от него с пустыми руками.

Самой большой его поклонницей стала Намуна. Старушка с колыбели нянчила царевну Ильсетильсону — любимую дочь халифа и единственного его ребенка от Зобеиды, самой любимой жены, с которой он не расставался до последнего часа своей жизни.

Как и все женщины ее возраста, Намуна пользовалась свободой и каждый день гуляла по улицам Багдада. Детишки сразу узнавали ее, несмотря на покрывало, и здоровались, окликая по имени.

Симустафа, чье заведение она посещала, со всеми был приветлив, но с нею обращался особенно ласково. Он усаживал гостью, сам подавал кушанья, развлекал беседою и окружал тем легким вниманием и почтением, что согревают душу не смущая.

Добрая женщина, довольная столь приятным обхождением, возвращалась во дворец, повторяя всякий раз: «Ах! Прекрасный юноша! Да благословит тебя Небо, ибо ты уважаешь старость!» Рассказывая царевне о том, что она видела и слышала в городе, Намуна всегда заканчивала похвалой в адрес очаровательного Симустафы.

Он с великой любезностью показал ей свой сад и обращался с нею вежливо и предусмотрительно, хотя совсем ее не знал. Всё это трактирщик делал по доброте душевной и из глубокого уважения к женскому полу.

— Говорит он столь учтиво и голосом столь ласковым, что ты оказываешься сыта одними разговорами. Манеры Симустафы благородны не менее поступков его, и он до того красив, что затмевает даже прекрасного Юсуфа египетского, сына Якуба{150}. Упаси Аллах ту, что попытается завладеть им, схватив за рубашку!{151} Впрочем, это не поможет, ибо он скромен, словно голубка.

Ильсетильсону забавляла нескончаемая болтовня старой наперсницы. Она встречала няню, когда та возвращалась из города, и спрашивала, удалось ли ей повидать прекрасного трактирщика.

— Уж я такого случая ни за что не упущу, — ответила однажды Намуна. — Я еще в своем уме и влюбляться в него не собираюсь, но позволяю себе насладиться творениями его рук. Что до него самого, то, поверь, это лакомый кусочек, достойный царицы. Он прекраснее всех царевичей на свете, та, кто не поймет этого, окажется большой привередой. С какой стати я стану отказываться от его доброты и от удовольствия полюбоваться им? Один взгляд этого юноши — и я молодею. Думаю, он все блюда приправляет чарами глаз своих, ибо ничто не сравнится с его пирогами. Я принесла один на пробу Месруру, нашему главному евнуху. Вот увидишь, нынче же пойдут разговоры.

Намуна не ошиблась. Месрур отнес пирог, полученный от доброй служанки, любимой жене халифа, а та подала его мужу, не сказав, откуда это новое кушанье взялось.

Харуну угощение пришлось по вкусу, и он узнал, что испек его тот самый трактирщик Симустафа, о котором ему не раз рассказывали.

Зобеида предложила назавтра же устроить обед исключительно из блюд, приготовленных выдающимся трактирщиком, и Месруру велели пойти и обо всем договориться.

Вот к чему привело восхищение старой няньки трактирщиком Симустафой. Но это было лишь начало. Всё играло ему на руку: и дарование его, и красота, и поистине превосходный вкус кушаний. И хотя весь Багдад говорил о нем уже целый год, только теперь интерес к Симустафе перерос во дворце в благосклонность.

Харун поел у своей любимой жены с необычайным аппетитом и удовольствием. На следующий день он приказал подать ему кушанья из того же заведения, а его жены обедали с ним за одним столом{152}, и мало-помалу увлечение кухней Симустафы привело к тому, что во дворце плохо ели, если на столе не было одного-двух блюд, приготовленных руками молодого трактирщика.

Намуна торжествовала, видя, как растет доверие к ее кумиру. Халиф уже прислал на стол своей дочери Ильсетильсоны несколько полюбившихся ему блюд. Царевна отведала их, но, вопреки ожиданиям няньки, ничего не сказала. Девушку гораздо больше занимали рассказы о Симустафе, нежели его кушанья.

— Посмотри, — призывала ее старушка, — как это всё радует глаз, понюхай, как пахнет! А видела бы ты его кухню: она блестит так, словно стены у нее зеркальные, на полу — гладкий мрамор, а утварь просто ослепляет. Семь прекрасных юношей, одетых будто женихи, жарят и парят, а Симустафа следит за всем, что делается вокруг. Голова его возвышается над склоненными затылками поваров и напоминает луну посреди созвездия из семи звезд. Каждое блюдо он собственноручно доводит до готовности, придавая ему тот неведомый и непревзойденный вкус, которым отличается всё, к чему он притрагивается.

Расточая похвалы, Намуна не замечала, какое действие они оказывают на царевну. А между тем слова няньки разжигали в дочери халифа чувства столь же пламенные, сколь небезопасные.

Царевне не хотелось признаваться ни самой себе, ни другим в склонности к трактирщику, но, пытаясь победить свою страсть, она потеряла аппетит, сон и душевный покой. Девушка впала в такую тоску, что нежно любящий ее Харун встревожился не на шутку.

Бедная нянька места себе не находила из-за печали ненаглядной госпожи, пока вздохи, вырывавшиеся из юной груди, не навели старушку на смутные подозрения. И однажды утром она получила приказание, которое при всей своей незначительности подтвердило ее догадки.

Вот уже два дня, как Ильсетильсона не пила и не ела.

— Вижу, — сказала Намуна, — надобно что-нибудь принести тебе от моего друга Симустафы.

Царевна только улыбнулась в ответ, и старушка, никому не сказав ни слова, поспешила к трактирщику.

— Услужи мне, любезный юноша, — попросила она. — Есть у меня дочка, чья жизнь мне дороже моей собственной. Уж ты постарайся, сделай такое кушанье, чтоб вернуло ей аппетит: уже два дня у бедняжки маковой росинки во рту не было, боюсь, как бы она не умерла. Сумеешь сделать то, что придется ей по вкусу, я и ста золотых не пожалею тебе в награду.

Симустафа пристально взглянул на старушку. Намуну он знал давно, и ему было известно, что у нее нет никакой дочери. Впрочем, услышав про сто золотых, трактирщик сразу догадался, о ком идет речь.

— Значит, она плохо себя чувствует, — забеспокоился юноша.

— Не то слово, — ответила Намуна. — Иначе зачем бы я к тебе пришла? Всё, что исходит из твоих рук, обладает волшебным вкусом, надеюсь, дочери моей станет лучше, едва ее уста коснутся твоего кушанья.

— Первый раз в