– Вот, тёть Марин. – продолжал Саша. – Вот смотришь-смотришь на людей и думаешь, почему все разные!? Ну все же разные! Вроде, все – люди и все… разные. Вот из этой "церкви" и из суда, и вообще. Почему так? Вроде, есть люди, а есть… ну, тоже люди – но всё равно гады какие-то! И те, и эти – люди. От одного уходить не хочется, от другого… блевать хочется. Извините, тётя Марина, за некулюторное слово. Вот почему так?

– Одни, Саш… ну, они типа как больные. Не в смысле, здоровье у них плохое, а… как-то по-другому больные. Заболели когда-то давно-давно, и теперь подальше держаться от них хочется, чтоб не заразиться. Ты говоришь: "блевать хочется"… а это от заразы, Саш! Вот бывает человек цельный (может, ты даже слышал слово "целомудрие"… а ещё говорят: "исцелиться" – значит, снова стать целым), а бывает человек… гнилой! Трухлявый, тухлый какой-то! Это от болезни.

– Что же это за болезнь-то такая?

– Ой не знаю, как назвать, Саш. Не-любовь, наверное. Это очень-очень древняя болезнь.

– Сложно всё это, – сказал Саша. – Ну, ладно, качели качелями, а пошли без всяких качелей просто гулять.

– Пошли! – согласился Рома.

Небесный океан с атоллами облаков сиял кристально-чистым светом, как бы независимым от полуприкрытого солнца. Что-то клубилось в нём роскошное – тонкое, с завитушками, с "картушами". Все окна неба – в узорно-змеистых наличниках.

– Облака в стиле барокко, – выразился Ромка.

– А мне они… в натуре хомячков напоминают. Маленькие и прикольные.

– Похоже! – сразу согласился Ромка.

Одно толстое пузо закрыло было диск, но потом резко стронулось вбок и вверх, отложив его в гнездо.

– Облако солнце снесло! – сказал Саша.

Кажется, Ромка за несколько дней уже сильно на него повлиял.

– Раньше, пока я тя` не встретил, я вообще не был таким наблюдательным. Мне как-то было по фиг – красиво или некрасиво? ну… почти по фиг. Я просто от всех наших старался не отставать. У нас же чё: мы смотрим, как можно оттянуться – тот же пух там поджечь, или там с гаража прыгнуть. Вот это, блин, – "красиво"! Или чё-нибудь с..здить. Тоже – красиво! А так, чтоб там облака или что-нибудь ещё было "красиво"… это на тебя как на .бнутого будут смотреть, если будешь любоваться. А с тобой я, типа, не стесняюсь. С тобой я опять как-то… начал мир видеть, что ли. Как раньше! Только ты это… слишком много о себе не думай – это я так сказал, не для того, чтоб ты форс-мажорил! Ты бы сам тоже знаешь как живенько стал такой же, как мы, если б был в интернате…

– А какой у вас там адрес?

– Записывай! Посёлок Тухлянск, улица Алконавтов, дом 5812 дробь фиг-знает-16…

– Нет, ну пра-авда!

– А правда… – стал серьёзным Санька. – А по-правде, не фиг тебе знать ни детдом, ни его адрес.

– Ну, может, я как-то приеду к тебе… ты же мой друг, – продолжал просить Ромка.

– Не как-то и не когда-то, – отрезал Санька. – Там от твоего приезда лучше не станет. Так что проехали… И вообще не думай, чувак, про будущее! Я вот редко думаю про "завтра". Заче-ем! Что есть, то есть. Клёво сейчас, значит, клёво по жизни. Завтра будет завтра.

И тут же, как ни в чём не бывало, перевёл разговор на другую тему:

– А пошли пух поджигать.

II.

Июнь, вода, одуванчики… жизнь в лёгкости и полноцветии воспаряет облаком, уже почти отрываясь от земли. Облака висят, как тополиный пух, а тополиный пух – как облака. Будто из самых глубин неба вылетают таинственные пушистые жемчужины и наполняют весь мир чувством невесомости и полёта. Многокилометровые изящные перья разметались во всё небо, как хвост павлина-альбиноса. Можно представить, что пух летит с них: небо линяет.

– Небо щекотит землю, – сказал Ромка, глядя на этот безостановочный полёт… и чихнул.

Снегопад посреди лета! Пушинки порхали нереально, как падающие звёзды на фресках Апокалипсиса. Пуха так много, что кажется, он – везде. Сейчас небо будет чихать от него… но сухим аллергическим чиханием, без дождя.

Жара от этой пародии на зиму кажется ещё сильнее.

Самая щекотная пора года! Лето решило поиграть, с чисто детской логикой распотрошило подушку и теперь старательно раздувало "снег" по всем закоулкам. Тополя белы – листвы не видать! Липы… тоже белы: пух обклеил их вечно влажные листья. Мухи доверчиво садятся на висячие ленты, а пух – на липы.

– Я только сейчас врубился, почему липа называется липой, – хлопнул себя по голове Саша. – Потому что она – липкая!

Казалось, всё в мире стало – липким или пушистым. Странная, нелепая, какая-то несерьёзная пора. Люди вокруг то ворчат, то смеются, то чихают. То – как вариант, – поджигают этот пух.

Пушинки летели в одну сторону, потом, передумав, резко сворачивали в другую – вели себя как странные существа, наделённые эмоциями куда больше, чем разумом. "Да они же чего-то ищут! – понял Ромка. – Ищут, причём, сами не знают, чего… Обнюхивают воздух, как собачки".

А "собачки" тем временем осторожно и деловито перемещались зигзагами, на какие-то мгновения зависали в одной точке, словно вели разведку местности. Казалось, у каждой есть какое-то задание, тайный план. Порой в синеве проплывали большие сгустки пуха, как игрушечные лебеди, летучие корабли, воздушные медузы… От того, как легко они порхали, невесомым и летучим казалось всё: кто-то тихо дул на мироздание, и оно постепенно рассыпалось на молекулы… и всё стремилось-стремилось куда-то. Небо тянуло его, как магнит.

Заговорщицки собравшаяся рядом с бабушкиным двором шайка тополей буквально дымила пухом. И ничего с этими хулиганами поделать нельзя. Делать им замечания бесполезно. Они праздновали наступление лета, как фанаты – победу любимой команды. Только что файеры не жгли.

– Вообще, это, конечно, полное хулиганство со стороны природы! Деревья, видите ли, в снежки поиграть решили.

– Не! Они не в снежки играют – они икру мечут. Пух – это икра.

– Не уверен, что вкусная! – сощурил глаз Рома.

– Чувак, я тебя не заставляю её есть, – с самым серьёзным видом заявил Саша. – А то скажешь: я тебя тополиной осетриной кормил. Пух – это древесная икра. Одуванчики – травяная икра. А мы, получается – человечья икра, научившаяся говорить.

– Очень большая икра, однако! – заметил Ромка.

Сейчас сашина голова ещё больше, чем при первой встрече, казалась похожей на одуванчик. А деревья и вправду нерестились на ветру.

– Интересно, а может пух перелететь через Волгу? – прикинул Санька.

– Ну, почему бы нет. В