Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Если дерево – родословная, а мы все – на нём, на родословной, то получается, оно нас всех породнило. Мы теперь одна семья! – сказал Ромка.
– Все на одном дереве висеть будем, – в духе чёрного юмора переиначил Санька.
– Не висеть, а жить! – поправил Ромка.
– Жить!? Я согласен.
Ромка вдруг сказал:
– Вот мы – снова на дереве, и это рай, а Змея нет.
Кто как хочет, тот так и поймёт.
– Иногда человек сердцем доходит до самой-самой большой родословной. Евангельской: "Я Лоза, а вы ветви", – с запозданием ответила Кириллу задумчивая Марина. – Если Христос так сказал о всех нас… значит, мы все – продолжение Его родословной! У Христа не было земных детей (чего б там не фантазировали масоны), но мы – Его дети по усыновлению. Постепенно-постепенно наше восприятие жизни расширяется до всего… что было не с нами. Вся Божья история – наша личная история. Биография человечества – наша биография! Мы – не вне Бога, и Бог – не вне нас, и мы – не вне друг друга… Все со всеми связаны. "И о всех, и за вся!" – как возглашается на Литургии.
Все замолчали, слушая такие неожиданные странные слова.
– Единство рода человеческого женщине постичь по-моему легче… – продолжала Марина.
– Почему? – удивился Кирилл.
– Да очень просто! Когда рожаешь, тогда знаешь. Рома – из меня, а я – из моей мамы… и все мы, через какое-то море поколений, от одних отца и матери. (Что и генетики доказывают!) Если в Боге нет времени, а всё – вечность… значит, мы и вправду – Единое Тело: все во всех, все из всех, начиная с Евы… которая сама взята из Адама. Мы все и выходим - одно родословное древо. К этому древу в Рождестве привился Христос, а раз привился, то и изменил его. Но ветвится-то оно только во времени. Это мы можем его нарисовать, как древо. А для Христа, то есть вне времени, оно – Тело: Его собственное. Часто ведь говорят: "Мы мистически – Тело Христово". Да, по-моему, не только мистически! Я что, мистически, что ли, Рому родила? Получается, все мы, действительно, друг другу братья и сёстры. А без времени вообще – просто тело Адамово, Тело Христово.
– Так и есть! Слушайте… кажется, против этого ничего не возразишь! – пробормотал Кирилл.
Марина смешно развела руками:
– Вот какие вот умные мысли приходят, пока сидишь на дереве… вместе со своими мальчишками!
– Значит, заповедь "Возлюби ближнего твоего как самого себя" понятнее беременным? – спросил Кирилл совершенно серьёзно: какой уж тут смех, когда тебя берут и ошеломляют логически безупречным открытием, которое переворачивает весь твой мир!
– И при этом ведь все полностью сохраняют свои личности, являясь Его Личностью! – добавил он, размышляя со скоростью света.
– Да! По моему, это уж несомненно. Как в Троице – Три Личности, но при этом все Три – Одно. Св. Григорий Богослов говорит, что Бог не может быть только Единицей. Ведь такой Бог был бы замкнут в нарциссической любви к Самому Себе. Не может Бог быть и Двоицей, поскольку любовь двоих исключала бы всякого третьего, всякое распространение её вовне… Вот ведь чувство удивительной непротиворечивости. Мне даже больше всего нравится как раз необъяснимость этого человеческими словами: люди бы такого "бреда", как Троица, точно ни за что не выдумали! "Бред" всеединства – лучшее доказательство, что это Правда.
– Ну, и как там у вас со штабиком? – спросила вечером Марина, когда мальчишки вернулись с дерева позже всех.
– Хорошо у нас со штабиком! Мы за сёдня первый этаж построили.
– Вроде, уже был первый этаж: развилка, где мы сидели, – удивилась Марина.
– Не-ет, это был только подвал! А мы над ним ещё…
– Подвал в воздухе!?
– Ну-у… а почему бы нет.
"Да. Подвал в воздухе: именно – почему бы и нет! – задумался Кирилл. – У неба ведь тоже есть свой "подвал". Похоже, в нём-то мы все и живём. В "поднебесной", как называли её древние. Рядом с псевдоцарями-змеями, заслонившими от нас настоящего Царя".
– Да это у вас прямо Лориэн какой-то! – засмеялась Марина. – Решили, как эльфы, жить на деревьях?
– Не, мам! Лучше, чем эльфы. Мы научились летать. Дай, я тебе фотку покажу.
Снимок запечатлел спрыгивающего с дерева Ромку. Рискованно, конечно, после таких-то переломов, но кого же из мальчишек волнуют прошлогодние травмы!
– "Только в полёте живут самолёты", – вздохнула мама. – Вот что поделаешь, когда у тебя такой летающий сын!
– А ещё говорят, в полёте дети быстрее растут, – заметил Кирилл.
– А ещё в полёте быстрей заживают всякие болячки… если не появляются новые! – сказал Ромка.
Так он и запечатлелся на фотографии – "летящий". Вид такой, будто шёл по воздуху – расставив на всякий случай руки. И при взгляде на него сразу приходило в голову смешное опровержение теории Дарвина. Если любые жесты человека рассматривать непременно как атавизм его обезьяньего прошлого, тогда атавизмом чего является частое "размахивание крыльями" почти у всей ребятни? По этой железной логике, человек, несомненно, произошёл никак не от обезьяны, а от кого-то крылатого.
"И откуда ж ты только взялся в жизни Ромки? – думала Марина о Саше. – Откуда ж вы вообще берётесь, самые главные люди в нашей жизни! Страшно даже подумать, что мы могли вас вовсе никогда не встретить – разминуться всего-то на минуту или на сотню метров. Сколько миллиардов родных людей не знают друг друга: они могут общаться только в литургической молитве "и о всех и за вся". Только она одна преодолевает нашу тотальную разлуку!"
7. Потусторонний мир
Часто у священника спрашивают: "Что такое страх Божий?" Ответов существует множество. Кто только об этом не рассуждал, но почему-то самый простой пример не приводится. Его ведь воочию увидеть можно, этот "страх божий". Он на лицах тех, кто в первый раз, ради любопытства в храм заглянул. Каким бы образованным, разносторонним и современным человеком ты не был, как бы умно о вере и религии не рассуждал, какими бы эпитетами православных не определял, но почему-то, входя в храм, будь то большой собор или маленькая деревенская церквушка, сразу заметен становишься. И не потому, что необычно все и незнакомо, а оттого, что страшновато…
о. Александр Авдюгин
Помню, проходя ребёнком мимо храма,
я задавал себе вопросы: кто, когда и зачем
воздвиг это здание? Что там происходит
и с какой целью идут туда люди? Не будь этой церкви, неизвестно,