А Элисон Дивайс, она ведьма?

Он кивнул, а потом отрицательно качнул головой. В его пристальном взгляде отразилось глубокое страдание, голубой глаз наполнился слезами, и они потекли по лицу. Его правая рука поднялась, словно он хотел смахнуть слезы, но ему удалось поднять ее только до груди. Я достала свой платок и сделала это за него. Несчастный Джон Лоу стал похож на полуживую марионетку. Его могут привезти в суд как доказательство случившегося и опять увезти, признав лишенным дара речи. Если бы Элисон Дивайс тихо отсиделась дома, то никаких больше несчастий, возможно, не последовало бы, и зачем только она вернулась на следующий день на постоялый двор «Герб королевы» и призналась в своей собственной вине? Неудивительно, что ее родне захотелось исправить положение: ведь твердила о своей вине только она сама. Этот бедняга не мог ничего сказать.

Я еще немного посидела в компании Джона, мы смотрели, как трудятся во дворе женщины, склонившись над лоханями и время от времени смахивая пот со лба. Солнце стояло высоко, но им приходилось стирать даже в жару. Они не боялись обгореть под обжигающими солнечными лучами; у них не было выбора. В такой день я могла бы выехать на реку и отдыхать под тенистыми деревьями или просто сидеть у окна как украшение жизни, не более полезное, чем Джон Лоу. Из соседней комнаты донесся оглушительный грохот, и Лиз тут же принялась кого-то бранить.

– Дженни! – вскричала она.

Одна из женщин во дворе взглянула в сторону дома, прикрыв рукой глаза. Именно эта юная девушка открыла мне дверь, на самом деле она была лишь немного моложе меня. Я видела, как она зашла в дом, принеся с собой запах щёлока. Я задумалась о том, как ей живется здесь в окружении капризных младенцев, успевал ли отец почитать им вечерами главы из Библии, и могла ли она приклонить усталую голову на колени матери…

Хлопнула уличная дверь, и, чуть погодя, к нам в комнату вошла Дженни и сказала, что парнишке, которому я поручила присматривать за моей лошадью, пора уходить домой. Я не слишком ловко поднялась со стула, поблагодарила Джона Лоу и подошла также к Лиз, чтобы сказать спасибо и ей, она как раз пристроилась на корточках в прихожей, пытаясь накормить с ложки одного из малышей.

– Извините, что потревожила вас, – сказала я, смущенно остановившись рядом с ними.

– Пустяки. Надеюсь, вы не сильно разочаровались. Я знаю, Джону очень хотелось бы нормально поговорить. Да и всем нам того же хочется.

– А собирался ли он или ваш муж ехать в августе на судебное разбирательство?

– Какое разбирательство? – Она недоуменно посмотрела на меня.

– На ассизы в Ланкастер, где будут судить ведьм.

– Ах да, Абрахам что-то говорил об этом. Я спрошу у него.

– Всего хорошего, миссис Лоу, мне пора.

Покинув сумрачный и запущенный дом, я оказалась на залитой жарким солнцем улице, но, по крайней мере, на меня повеяло легким свежим ветерком. Над губами у меня выступили бисеринки пота, подмышки тоже увлажнились. Мне не удалось узнать ничего полезного; скорее даже появилось такое ощущение, будто я совершенно напрасно разъезжаю по долам и весям, теряя шансы возможного спасения Алисы. А маленькая Дженнет, блаженствуя в роскоши Рид-холла и сочиняя очередные истории, мало-помалу затягивает петли на шеях всех своих родственников и их знакомых. Но ведь она всего лишь глупый ребенок.

Я не представляла, как мне выручить из этой ловушки Алису. Джон Лоу не считал ее ведьмой, но не мог членораздельно сказать об этом; ее родному отцу безразлично, что с ней будет, а ее бывшего хозяина беспокоит только процветание собственного заведения. Кто же еще мог выступить в ее защиту? По дороге домой я напряженно размышляла об этом, однако, казалось, я блуждаю по заколдованному лабиринту, вообще не имевшему выхода.

Заехав наконец на конный двор Готорпа, я почувствовала себя такой уставшей, словно целый день возила мешки с кирпичами. Однако мои грустные мысли озарила тлеющим угольком одна интересная задумка. Надо только дать ей разгореться, хорошенько продумав новый план.

Придя домой, я узнала, что Ричард опять уехал в Престон, что, по моим предположениям, могло также означать и Бартон, в силу его близости к Престону. Он не оставил записки, и мне подумалось, что он мог рассердиться на меня; однако я тут же вспомнила, что, если быть справедливой, как раз сама имела право злиться на него, но почему-то злости во мне не осталось. По крайней мере, в его отсутствие мне не придется осторожничать с моими «сумасбродными прогулками», как он называл их. Правда, раньше, до последних волнующих событий, он потворствовал им и даже восхищался моими одинокими блужданиями, моей способностью выехать из дома в полном порядке, изысканно и аккуратно одетой и причесанной, а вернуться лохматой, грязной и промокшей. Мог ли он не понимать, что былые блуждания объяснялись еще ребяческим стремлением к неизведанному, но теперь они обрели четкую, важную цель? Зайдя в кабинет, я взяла чернила, перо и бумагу, и поднялась в свои покои.

Следующее утро выдалось солнечным и безоблачным. Я взяла два письма с письменного стола и сунула их за пазуху. Накануне вечером у меня опухли пальцы, а в груди возникло странное ощущение стеснения. Я отбросила навязчивые мысли о том, что солнце моей земной жизни клонится к закату, приближая мой переход в мир иной. Возможно, смерть следует за мной по пятам, пугает меня, прячась в моей тени, и в любой момент может накрыть меня своим черным плащом. Собравшись с духом, я посмотрела на статуи Благоразумия и Справедливости и решительно направилась вниз по лестнице.

* * *

Открыв дверь, Кэтрин Ноуэлл взглянула на меня глубоко озабоченными глазами.

– Флитвуд? Какая вы ранняя пташка! Заходите.

Опершись на дверной косяк, я погладила рукой свой живот.

– Кэтрин, пожалуйста… мне нужна помощь. Мой ребенок… у меня начались боли. Мне нужна моя повитуха.

– Вы приехали одна? А где же Ричард? Флитвуд, с таким большим животом, вам, уж конечно, нельзя ездить верхом.

Она помогла мне войти в дом, и я осознала, что в ее голосе прозвучал откровенный страх. Я издала очередной стон.

– Где у вас болит?

– Боли начались вчера. Я старалась не замечать их, но… Кэтрин, ведь время еще не пришло, слишком рано.

– Насколько сильна боль? Она приходит время от времени?

– Нет, какая-то постоянная боль.

Я позволила ей проводить меня в большой зал, где она занималась рукоделием, вышивая подушку. На раздвижном столе лежали булавки, наперстки и моточки ниток, и мне сразу вспомнился Малкинг-тауэр и то, что Элисон Дивайс всего лишь хотелось немного булавок. Кэтрин помогла мне сесть в кресло.

– Может, послать за лекарем? За доктором?

– Нет. Кэтрин, мне необходима моя повитуха. С тех пор как Алису посадили в тюрьму, мне с каждым днем становится хуже и хуже. Но до ее ареста я чувствовала себя нормально. Роджер говорил, что он попытается освободить ее, но мне она необходима в Готорпе уже сейчас. Я спрашивала его, не может ли она пожить со мной до суда… я не позволила бы ей никуда сбежать, мы с Ричардом обещали держать ее взаперти. Пожалуйста, попросите Роджера об этом тоже.